Шрифт:
Закладка:
– Как она обгорела?
– Бензином облили после смерти и подожгли.
– Точно – после смерти?
– Абсолютно точно.
– Хоть это хорошо. – И Ведиляева вдруг, пошатнувшись, схватилась рукой за сердце, царапая кофту, начала судорожно хватать ртом воздух. Постовенцев успел ее подхватить до падения; лицо женщины стало иссиня-белым, глаза закатились.
– Анастасия Алексанна! Кто-нибудь!
Прибежал эксперт, попытался помочь. За минуту приехал реанимобиль, дежуривший у больницы и тут же вызванный санитаркой, – бесполезно. Ведиляева скончалась от обширного инфаркта, судя по всему, еще на руках опера.
Постовенцеву было так плохо на душе, что он не поехал в отдел, а отправился на речку и долго сидел в машине, выпивая и не чувствуя ни опьянения, ни вкуса спиртного.
Допросы, допросы, допросы… Обыски, опять допросы… За нераскрытые убийства плотно взялись «наверху», и дня не проходило без разгромных совещаний. Демьяненко переселился на работу, Дягилев забросил все текущие дела и пытался восстановить картину и объять мир. Постовенцев, с ужасом ожидавший очередной «потеряшки», и вечно ищущий приключений Березяк помогали по мере сил. Шинкаренко сказал, что «он за всех работать не нанимался», а Терещенко ушел на больничный.
Газиев был одновременно везде, но основное легло на плечи двух оперов по линии особо тяжких преступлений. Оба Управления, СК и МВД, а также районная и краевая прокуратуры, кажется, дай им волю, четвертовали бы сотрудников.
И снова – пустота…
Мелешко тоже досталось – правда, по касательной, но участковый переживал так, как будто это, как мрачно выразился Дягилев, «личная месть». Все понимали, что вина не его, что, будь у него в районе хоть одна зацепка, он бы душу вытряс, но убийства раскрыл; но опять же – почему его территория? Кого он проглядел?
В наконец-то наступившую субботу Демьяненко собрался выспаться, но если не судьба – то не судьба. В семь утра позвонил дежуривший Рома Дягилев и сообщил новость, от которой и сон слетел, и предвкушение выходных пропало.
– Леш, извини, если разбудил, но это же наша тема… в общем, Мышин явку написал по всем трупам серии. Мол, специально тогда заяву приносил, чтобы понять, кто умнее – он или мы.
Демьяненко сел на кровати и помотал головой.
– Да бред. Кто его задержал, явку отбирал?
– Никто. Там не явка, там просто… короче, он повесился, а дома на столе письмо в конверте на имя Рушникова. Дочь вернулась со смены, обнаружила труп. Письмо мы изъяли.
Демьяненко поднялся и поковылял на кухню налить воды.
– Ерунда это все, – через пару секунд сказал он. – Какой из Мышина насильник. Тем более у него автомобиля нет.
– Написал, что использовал такого Фирко Олега, у него есть авто. Фирко подвозил, а Мышин ждал его в определенном месте. А насчет насилия – принимал возбудитель каждый раз. Один раз, с Редяка, не получилось, он ей бутылку всунул.
«Утро должно начинаться с приятного», – мрачно подумал Демьяненко.
– Ладно, разберемся. Газиеву звонил?
– Да, он сказал тебя поднимать. Сам к одиннадцати будет.
– Приеду через час. Ерунда, – повторил капитан.
– Ерунда или нет, а описано все четко.
– Тогда звони Постовенцеву и дергай его тоже. Тебе же сменяться скоро.
– Да ну куда уж, с такими новостями…
– Следаку сам позвонишь?
– Давай лучше ты, – хмыкнул Рома, – меня там недолюбливают. И в семь утра вряд ли я их обрадую своим звонком.
– Ладно, приеду, прочитаю, определимся…
Меньше чем через час капитан уже читал написанное знакомым кривым почерком письмо покойного Мышина, озаглавленное: «Явка с повинной: устал быть неузнанным». Стиль точно его, не отнять, не прибавить. Мелешко показывал заявление Мышина в отношении президента – заголовком служила фраза: «Разоблачения в помощь уставшему народу». «Усталость» покойный вставлял куда надо и куда не надо.
Демьяненко не мог не поразиться деталям в «явке», которые могли знать в таком объеме лишь сотрудники, работавшие по серии. Все расписано так тщательно, словно Мышин после совершения преступления каждый раз садился рядом с трупом и заносил подробности в дневник. Чтобы не забыть.
Об отношениях с Фирко написал коротко: парень психически не здоров, но это незаметно; возил девушек потому, что Мышин часто разговаривал с ним по душам, и Фирко было приятно исполнить просьбу; о том, что происходит дальше, тот не знал, отходил в машину и включал музыку. Кается, просит не винить, насилие ему нужно было в те дни, когда приходил бес и говорил, что делать. Устал от беса, устал убивать, не хочет дальше жить. Все. Финиш.
И все же что-то царапало.
Демьяненко пересмотрел «явку» еще раз, «наискосок». Что-то ему не нравилось. Все не нравилось, если быть откровенным. Полный бред в форме свободного рассказа, но откуда столько подробностей. Нужно было ехать к Фирко, но сначала понять, откуда взялось чувство неправильности. Он хотел было позвонить Дягилеву, но тот в нужный момент явился сам, «по форме», но уже разоружившись. Глаза у него были красные.
– Ты вообще не спал, что ли?
– Вообще. Вчера как зацепились на одном грабеже… А тут две кражи и, как назло, в двух разных местах района. Главное, до десяти было тихо, а потом пошло-поехало. Вот, в полседьмого только и вернулся, а тут бац – новости и конвертик. Прочитал?
– Прочитал. Не так тут что-то, Ром.
– Что не так? – Дягилев плюхнулся за стол, достал сигареты и закурил. – Не морочь голову. Признался, повесился, радуйся. Даже выводки делать не надо.
– Все равно – не так.
– Демьяненко, не делай мозги. Хочешь, экспертизу почерковедческую и эту… авторскую, как ее… проведи! И перекрестись. Следаку звонил?
– Нет еще. И все-таки не то что-то, – как заведенный, повторил Демьяненко. – Не нравится. Ладно, вселился бес, устал убивать, но тут настолько все точно записано, как будто у Мышина память – как компьютер. И без эмоций.
– А у него и так память, как компьютер. Живой человек столько заявлений не накропает. Демьяненко, – Дягилев со злостью затушил окурок в пепельнице, – не пойму, тебе работы мало? Есть явка – пляши, с нас «серию» снимут. Наградить не наградят, но геморроя поубавится.
– Память, как компьютер, а точные даты не везде ставит. Тут три «примерно в середине месяца».
– Значит, забыл.
– А остальное почему-то не забыл. И вот у нас как раз три девушки пропали без конкретной даты. И что-то еще есть…
– Короче, хочешь заниматься психоанализом – это без меня.
Дягилев поднялся, потянулся и зевнул.
– Следаку-то позвони. Я отписался у всех, сейчас домой, к обеду приеду.
– Да высыпайся уж… выходной день…
– Вместе же по этой пакости работаем.
– Постовенцеву позвоню, если что. Это и его тема тоже.
– Ну, как знаешь. Я ушел.
Когда за Романом закрылась дверь, Демьяненко еще раз просмотрел «явку». Все-таки что-то ему мешало. И еще ему очень сильно мешал тот факт, что «явка» была написана разными ручками – и как будто в разное время.
На улице Дягилев столкнулся лицом к лицу к подъехавшим раньше начальником угро, тот был настроен примерно так же скептически, как и Демьяненко.
– Здравствуй, Ром… Что там за явка с повинной? Обоснованная?
– Более чем. Там не совсем явка, но… да вы ведь сами читать будете.
– Буду. Но Мышин… – Газиев покачал головой. – Ладно, будем проверять. Кто на месте?
– Демьяненко.
– Хорошо. Езжай домой, у тебя глаза, как помидоры. Надо будет подъехать часам к трем, учти.
– Да, я уже Алексею сказал, к обеду буду.
– К трем будь.
Они пожали друг другу руки, один шагнул к крыльцу, а другой повернул к своему автомобилю. Дягилев, выходя, заметил, что на скамейке сидела и ждала кого-то заплаканная девушка; увидев, что оперативники расходятся, она вскочила и быстро пошла к ним, вытирая нос платком.
– Простите, пожалуйста! Одну минуту! Подождите!
Красный нос девушки распух, на щеках остались полоски слез. Опера остановились.
– Ждем, – сказал Газиев. – Вы?
– Я дочь Георгия Мышина, Арина. Мне сказали, что здесь занимаются… что здесь розыск…
– Да. Слушаю.
– Папа ничего этого не делал. – Девушка всхлипнула. – Мне дядя Гриша рассказал… участковый наш… Это не папа. Он у меня фантазер был, внимания все время хотел… писателем когда-то хотел стать… вот и выдумал все.
– Разберемся.
– Да поймите, это все выдумки! Из головы брал!
– И подробности с мест преступлений из головы брал? – скептически спросил Дягилев.
– И их тоже! Может, слышал что от кого!
