Шрифт:
Закладка:
– Макс! Там к тебе… потеряшка.
Постовенцев посчитал до трех. Рабочий день закончился два часа назад, он не дежурил, и со стороны Березяка было абсолютно несправедливым ловить его на выходе и определять как главного по неопознанным. А уж тем более после того, как указанному Березяку сделали «страшные глаза» и помотали головой. Но Вася Березяк – человек, лишенный понимания нюансов; он стоял, полный готовности помочь, рядом с пожилой парой. Таких образцовых, хорошо одетых и подтянутых стариков в уголовном розыске Постовенцев давно не видел.
– Простите, что мы не в рабочее время, – извиняющимся тоном сказала пожилая дама. – Мы два часа назад прилетели из Ноябрьска.
– Из Москвы, – поправил ее спутник.
– Из Москвы, – кивнула дама, – но в Москву из Ноябрьска. У нас пропала дочь. Редяка Мария Романовна. Она перестала выходить на связь два месяца назад.
«Спохватились», – удивился про себя Постовенцев.
– Вы уверены, что пропала на нашей территории?
– Да-да, она жила здесь, в вашем городе.
– В пригороде, – снова меланхолично поправил муж.
– В пригороде. Дело в том, что мы попали в страшную аварию в середине июня и очень долго не могли прийти в себя.
Дама рассказывала спокойно, но Постовенцев отметил, что она «ломает» пальцы. Капитан вздохнул и пригласил пару в свой кабинет.
– Вам водички, может быть?
– Нет-нет, спасибо. – Она присела на край стула, муж остался стоять. – Как только я пришла в себя, я сразу проверила, не звонила ли Маша, но звонков не было. Ей мы тоже не смогли дозвониться, телефон выключен… У Федора здесь живет первая супруга, он попросил ее поехать к дочери домой, но там было заперто. Соседка сообщила, что Машеньку видела в начале июня…
Дама закрыла глаза, покачнулась, муж подхватил ее, придержал за плечи.
– Все хорошо, Феденька… ты не мог бы написать заявление? Я хочу выйти на свежий воздух…
– Тебя проводить?
– Нет-нет, я сама… вот, возьми паспорт мой, если нужно… там и фото Машеньки… она поздний ребенок мой, знаете… простите.
Она поднялась, слабо улыбнулась Постовенцеву, снова извинилась и медленно вышла из кабинета; муж проводил ее глазами, сел на стул.
– Фотографию дочери можно?
– Конечно. – Федор достал снимок, положил изображением вниз. Постовенцева это удивило, мужчина заметил реакцию. – Это ее дочь, не моя. Все нервы вымотала моей супруге, все деньги из нее вытрясла. Супруга еле оправилась после аварии, и вот, лететь за четыре тысячи километров искать эту… недостойную девицу.
– Что вы имеете в виду под «недостойной»? Я спрашиваю, чтобы примерно представлять, кого искать…
Федор коротко изложил суть. Падчерица была капризной, истеричной, взбалмошной. В Ноябрьск с матерью переезжать отказалась, заставила купить ей квартиру в Южном-2; нигде не работала, жила на содержании матери, высылавшей ей свою пенсию; постоянно играла на чувстве вины, что ее бросили. Мать в ней души не чает, фотографию на стенку повесила, все надеется, что дочка внуков родит и попросит помощи, и тогда семья воссоединится, хотя он, Федор, вообще против того, чтобы эта мерзавка как-то касалась его жены.
Постовенцев внимательно слушал, перевернул снимок. В глаза бросился большой длинный нос, бородавка на щеке – он присмотрелся внимательнее. Нет, ошибки быть не может. Хорошо, что мать вышла на свежий воздух.
– Перебью вас, позвольте… – Оперативник кашлянул. – У меня плохие новости.
– Какие?
– Ваша падчерица… Она погибла.
Федор некоторое время смотрел на Постовенцева молча.
– Не такие и плохие, – буркнул он, но опомнился. – Простите меня… несу черт знает что. Жена только оправилась… Боже ты мой. Как это случилось?
Из какого-то чувства досады за фразу «неплохие новости» Постовенцев назло и очень подробно описал, как и в каком состоянии обнаружили падчерицу собеседника. Тот держался до сообщения о бутылке во влагалище, потом побледнел и дважды сильно выдохнул.
– Какой кошмар! Этого не пожелаешь даже врагу, а она мне врагом не была. – Он на мгновение прикрыл глаза. – Я могу попросить ничего из этих обстоятельств не говорить жене? Умоляю, она слишком слаба, я не могу рисковать. И о смерти ей боюсь говорить. – Вот теперь он не держался так независимо, как до этого. – Прошу вас… Я оформлял удочерение, я сам могу пройти все процедуры, чтобы жена только не знала…
Постовенцев уже жалел, что поддался эмоциям.
– Разумеется, – кивнул он. – Но то, что умерла, сказать придется, вы же понимаете.
– Умерла, но не зверски убита! У нее были проблемы с сосудами, я преподнесу так, что внезапно оторвался тромб…
– Я буду молчать, – повторил Постовенцев. – Только с моргом сами определитесь. Там опознавать… то еще зрелище.
– Разумеется, я сам опознаю. Я сам и заключение заберу, чтобы она не читала… там уж придумаю, как жене не показывать. Это… завтра, да?
– Да, – с облегчением, что тот не настаивает на немедленных формальностях, сказал Постовенцев. – Приезжайте к девяти утра к моргу. Я тоже подъеду.
Когда за Федором закрылась дверь, оперативник поймал себя на подленькой мысли – он чувствовал облегчение, что хотя бы по поводу этого убийства не будет жалоб в прокуратуру. Потому что та, которой было бы небезразлично наказание преступника, будет уверена: ее дочь скоропостижно скончалась от болезни…
Помимо «серии», а также других убийств, не связанных с ней, в уголовный розыск постоянно поступали сведения о других столь же малоприятных преступлениях – разбои, грабежи, кражи, угоны, телесные повреждения разной степени тяжести и проч., и проч. По всем ним так же следовало работать, поскольку независимо от степени важности объекта преступления спрашивали по всем практически одинаково.
Сейчас дежурный оперативник выехал на ограбление в особняке на другом конце района, «второй номер» опрашивал девушку по краже телефона, Постовенцев проверял свои ДОУ, Демьяненко работал по запросам, накопившимся от различных органов. Все были заняты, только Вася Березяк стоял посередине кабинета и рассказывал, как выезжал на своем дежурстве на драку и чуть не огреб сам.
Как раз в это время к подчиненным заглянул начальник розыска.
– Макс, сегодня по неопознанным в пять часов ВКС, – сообщил он. – Подготовь все, вместе будем, подскажешь мне, если что.
– Хорошо, – без энтузиазма ответил Постовенцев.
– Мне одно непонятно по этим трупам, – задумчиво сказал Вася Березяк. – Он… преступник, то есть… почему он продолжает? Ну, возможно, ему это надо, раз он маньяк, но… он не боится?
Газиев посмотрел на сотрудника:
– Раз он остается безнаказанным, то и продолжает, что непонятного? Ему нечего бояться. Каждый раз он оставляет труп, и каждый раз его, как он считает, никто не ищет; даже самый осторожный преступник уверует, что может продолжать до бесконечности.
– И какой тогда выход? Как, когда он остановится?
– Или мы его поймаем, – пожал плечами Газиев. – Или он умрет.
Начальник розыска вышел, а Березяк остался стоять и смотреть перед собой.
– Знать бы, что раньше! – сообщил он в пустоту. – И что лучше.
К обеду Постовенцев разгреб свои дела и составил короткую, но емкую справку для предстоящего совещания. За это время поступило еще три сообщения о преступлении, по которым надо было работать.
– Приветствую. – Как всегда, голос дежурного Бонина в ночи звучал до отвращения бодро. – Ты спишь, что ли?
Эта шутка за годы его работы надоела всем до зубовного скрежета – кроме, разумеется, самого Бонина, который остроумнее ничего и представить не мог.
Постовенцев перевернулся на спину, кашлянул и спросил хриплым голосом:
– Который час?
– Ноль три двадцать две! Ты у нас сегодня «вторым номером»?
– Нет. – Постовенцев помолчал, вспоминая. – Терещенко.
– А мне сказали, что ты.
– Кто сказал?
– Ну… тут так: Терещенко трубку выключил, я звоню Газиеву, спрашиваю, что делать, он говорит – дозванивайся, я говорю – не могу, он – тогда Постовенцева поднимай.
У Максима внутри начала подниматься волна ненависти.
– Меня никто не предупреждал. Я не в районе. Ищите другого. Где Березяк?
– «Вне зоны действия». Так что собирайся, трупик нехороший нашли. Около вашего любимого хутора.
– Ты не услышал меня? Нет меня в районе. Буди кого хочешь.
– Да как же нет, когда ты дома спишь. – Бонина ничем было не пронять.
– Мать твою… – высказался Постовенцев в трубку,
