что рассадить всех по одиночным камерам никак не удалось. Их запирали в Тампле, в подвалах королевского дворца, в особо охраняемых покоях особняков епископов и монастырях. Везде, где только можно.

Выслушать их всех не было никакого шанса. Собор бы утонул в бумаге. И тамплиерам приказали среди своих выбрать четырех прокуроров, которые должны защитить орден перед лицом обвинителей.

Прокурорами стали: сорокачетырехлетний Пьер де Булонь, капеллан ордена, поверенный ордена при курии; Рено де Провен, капеллан Орлеанского дома ордена, и братья-рыцари Гийом де Шанбонне и Бертран де Сартиж. Главным прокурором, как несложно догадаться, назначили преподобного и достопочтенного отца Пьера, ведь не пошлет орден Храма кого попало отстаивать свои интересы при курии. По сути, это был полномочный посол при святейшем отце. Другие прокуроры, судя по всему, оказались ему под стать – ветераны-храмовники, но не потерявшие сил душевных, умственных и физических.

Я делаю на этом акцент по той причине, что в ходе допросов магистра было видно, как он с каждым днем и месяцем становился все хуже, превращаясь из мощного старца в дряхлого старика со сбивчивой речью. И его трудно за это осудить.

Итак, прокуроры ордена дали бой комиссии собора не хуже тех боев, которые они давали сарацинам с мечом в руках. Если орден виновен, то почему об этом говорят только во Франции? Почему тамплиеры не виновны от Ирландии до Кипра – нигде, кроме сей земли? Если признания добровольны, то откуда следы пыток на сознавшихся, откуда хромота и вывернутые из суставов руки, которые раньше с уверенностью держали меч и поводья боевого коня, а теперь без дрожи не могут удержать и пергамента? Если признания верны, то почему они так расходятся от брата к брату? Если храмовники поклонялись идолам, то где те идолы? Если рыцари повинны в проклятых Богом грехах, то почему владетельные сеньоры с такой легкостью отдавали туда своих сыновей? Если все это правда, то почему знаменосцы всего христианского мира считали честью развернуть свой штандарт рядом с боевым знаменем ордена Храма?

По сути, Пьер де Булонь обвинил во лжи, богохульстве и святотатстве самих обвинителей ордена.

Гийом Парижский и Гийом де Ногаре ответили на это громкое обвинение своей любимой тактикой – запугиванием. Помните, я говорил, что многие тамплиеры успели получить свой личный приговор, а те, кто его не получил, находились под следствием?

Многих из них доставили на слушания перед комиссией Санской епархии, архиепископом которой был Жан де Мариньи, тот самый младший брат Ангеррана де Мариньи, королевского камергера и ближайшего советника.

Он тогда был еще весьма молод и получил эту епархию именно для того, чтобы наилучшим образом исполнять волю короля. Не Христу же служить, в самом-то деле. Служить королю и стараться не иметь своего мнения было делом всей его жизни, которую он любил проводить ни разу не бедно. И подписать по воле короля он мог все что угодно. Тем он отличался от старшего брата, который, бывало, и спорил аккуратно со своим повелителем. Да, еще одна деталь, которая поможет нам чуть лучше понять этого иерарха: когда Филипп скончается и на трон Франции взойдет его старший сын – Людовик, у Ангеррана отношения с ним не заладятся. Настолько, что за краткосрочной опалой последует казнь. И Жан не сделает ничего, чтобы спасти своего брата, который выхлопотал ему епархию, от петли. И он вполне спокойно будет жить в своем епископском дворце в то самое время, когда труп его ближайшего родственника и благодетеля будут клевать вороны на виселице Монфокона.

Когда Пьер де Булонь обличал судей ордена, названный выше прелат неожиданно вспомнил, что куча тамплиеров (из тех, что привезли в Париж) находится под следствием в его Санской епархии. И раз они начали оправдывать орден, значит, они повторно впали в ересь и по факту отказались от данных ранее показаний. Следовательно, их можно считать еретиками нераскаявшимися и передать светской власти – прямо в Париже.

Он инициирует процесс. Не против ордена – процесс против ордена уже идет, а против тех санских арестантов. Епископ Нарбонна, Жиль Эслен, председательствовавший на суде комиссии против ордена, решил на некоторое время оставить слушания, чтобы не вступать в конфронтацию с Мариньи. Тот требует у комиссии выдать ему назад санских тамплиеров, судит их прямо в Париже и отправляет на костер пятьдесят четыре человека.

Орден тамплиеров сожгли в присутствии Филиппа Красивого и его придворных

Ок. 1413–1415. The J. Paul Getty Museum, Los Angeles, Ms. 63, fol. 307, 96.MR.17.307

Еще раз. У папской комиссии забирают пятьдесят четырех свидетелей по делу, которое она разбирает. Председатель комиссии при этом специально не присутствует и протестов не подает. И пятьдесят четыре свидетеля отправляются гореть. Прямо у стен столицы. Такого большого костра Франция не видела целый век, со времен катарской ереси. А Париж не видел вообще никогда. Более чем явный намек для прокуроров – защитников ордена. Шел май 1310 года.

Пьер де Булонь оказался человеком несговорчивым и сообщил комиссии, что свидетелей пытаются сломить этим чудовищным аутодафе: кого-то сжечь, а кого-то заставить молчать. И тогда король предпринял еще одно действие, которое должно было окончательно запугать тех, кто осмеливался защищать приговоренный им орден: в один из дней лета 1310 года капеллан Пьер де Булонь попросту исчез. Как в воду канул. Может быть, его действительно утопили в Сене, может быть, его заперли в таком подвале, из которого уже не выходят. Так или иначе, но из истории этот почтенный священник просто испарился. Его, конечно, для порядка поискали, но не слишком активно.

Политика Филиппа дала свои плоды: исчезновение главного прокурора-защитника и пятьдесят четыре обугленных собрата заставили подследственных давать нужные короне показания. К весне 1311 года материалов было достаточно для того, чтобы отправить их папе. Да, папа перенес дату Вьеннского собора на год, так как комиссии поместных соборов быстрее не справились.

Но это во Франции.

В других землях все обстояло решительно иначе. Давайте вернемся на три года назад и перенесемся через пролив. Английский король Эдуард II, совсем недавно взошедший на престол и женатый на дочери Филиппа, получив первую буллу от папы о преследовании храмовников, отказался верить в то, что орден, «известный своей святостью и верностью святой матери-Церкви», может быть виновен в подобных злодеяниях. И рекомендовал папе тоже не верить злым советчикам.

Отправил он письма и кузенам-королям в Португалию, Кастилию, Арагон и Неаполь с призывами не верить напраслине, которую возводят на орден. Неизвестно, сколько тут было подлинного возмущения делом, а сколько – желания уязвить короля Филиппа, отца своей супруги, с которой у него не ладились отношения. Но тем не менее письма он писал.

Потом, конечно, он начнет процесс против ордена, допустит на него папских инквизиторов, привлечет английских епископов. Но это будет совсем другой процесс. Тамплиеров не арестуют. Точнее, арестуют, но под честное слово позволят им жить прежней жизнью. И сбегут, к слову, всего трое. Их будут судить, кого-то, кто был в чем-то на самом деле запачкан, отправят в монастыри на покаяние. Остальным предложат жить под обещанием никуда не уезжать с возможностью продолжать пользоваться своим имуществом и носить орденское облачение, пока папа не решит судьбу ордена.

Эдуард II Английский

Гравюра, XVI–XVII век. The National Gallery of Art

О судьбе немецких храмовников прекрасно рассказал Чарльз Ли:

«Тамплиеров в Германии было значительно меньше, чем во Франции. Первым выступил против них епископ Марбургский. Получив в мае 1308 г. приказание арестовать всех тамплиеров в своей провинции, он охотно повиновался. В его провинции было только четыре монастыря тамплиеров; он наложил свою руку на них и на их обитателей и сжег наиболее упорных. Еще в 1318 г. госпитальеры доносили Иоанну XXII, что тамплиеры продолжают владеть большей частью своего имущества.

Булла “Творя милосердие”, изданная в августе 1309 г. и посланная немецким прелатам, сохраняла за папой суд над великим наставником Германии. Повсюду, кроме Магдебурга, на настоятельные приказания буллы обратили мало внимания. Тридцатого