Сорбонна, Париж: вид с угла площади

Гравюра, год неизвестен. Wellcome Collection

Король садится писать. Два письма. Первое – папе. Это письмо гласит о том, что святейший заблуждается и дает шанс тамплиерам выскользнуть из рук правосудия. Второе – университету в Париже с просьбой дать богословское заключение о том, может ли он, король, согласно нормам канонического права судить храмовников.

Получив ответ от университета (благо тот близко и далеко ходить не надо), Филипп кусает губы и бледнеет. Кричать и топать ногами было не в обычае этого крайне сдержанного во внешних проявлениях человека.

Университет отвечает, что светская власть права судить монахов (а тамплиеры – клирики, хоть и с мечами) не имеет. Имеет право арестовать, но только чтобы передать Церкви, что и было сделано. Имеет право держать под стражей по требованию Церкви, что король, как христианнейший монарх, и делает. Имеет право судить. Но только после того, как Церковь произнесла приговор и передала отлученного еретика в руки светской власти, сняв с него свой спасительный омофор. Бумага о передаче храмовников королю есть? Нет. Значит, король не в силах сделать ничего сверх того, что он уже сделал и делает. За что ему выражается глубокая признательность. Может быть, под праздник даже грамоту почетную дадут.

В мае король собирает в Туре собор епископов и легистов. Ректора университета позвали опять же. Туда привозят и храмовников. Даже самого магистра в цепях. Они опять во всем сознаются и каются, собор требует смерти.

С этим козырем Филипп едет в Пуатье, к Клименту. Он рассказывает все то, о чем я уже писал выше: о преступлениях тамплиеров, об их общей злокозненности и так далее. У папы тоже есть аргументы. Признались во всех смертных грехах только французские храмовники. Да, именно в этом королевстве они самые многочисленные, но нельзя забывать про Испанию, Англию, Империю. Там тоже есть командорства ордена, и там тоже есть светские властители. И там таких сигналов нет. И вот сейчас взять и осудить весь орден – настроить против курии (в которой тоже есть сторонники ордена), против папы и против французского королевства весь христианский мир. И точно сорвать возможность крестового похода. Того похода, который мы же все еще планируем, не так ли?

Пилюля была горькой, но Филиппу пришлось ее проглотить. Однако он выторговал у папы разрешение для Гийома Парижского продолжить следствие во Франции, обменяв его на то, что из тюрем Франции в Пуатье доставят семьдесят сознавшихся тамплиеров для суда папы и курии.

Вообще, это очень хитро. Раз тамплиеры сознались, судить их еще раз, конечно, можно. Но для самих подсудимых, которые согласятся в таких условиях защищать орден, – это шаг на костер. Коротенький такой шажок.

Смотрите: вот есть у нас еретик. Его осудили, с пытками или без – неважно сейчас. Важно то, что он принял приговор. И он остается католиком, находящимся на покаянии. Покаяние может быть самым разным: его могут отправить в паломничество к святым местам, оштрафовать, посадить в тюрьму на хлеб и воду, где он будет в слезах раскаяния ожидать своей смерти. Но он католик, находящийся под омофором матери-Церкви, он не передан в руки светской власти для наказания по заслугам.

Но если означенный еретик вновь впадает в ту же самую ересь (очень важно, чтобы в ту же самую) или отказывается от приговора, с которым ранее согласился, то он переходит из разряда кающегося грешника в разряд нераскаянного еретика-рецидивиста. И тогда благодатный церковный омофор от него отнимается, и еретик передается светской власти. В ее несговорчивые и жадные до крови руки.

И если семьдесят тамплиеров, которых уже осудили, будут переданы папе, то они без риска для себя смогут лишь повторить то, что говорили несколько месяцев назад своим судьям в Париже, Бургундии, Нормандии или Провансе. А вот если они скажут, что все сказанное ими ранее – вырванная пытками ложь, то орден-то они, может, и обелят, но себя закопают точно. Так как после папского суда их вернут туда, откуда взяли, а там с их дела моментально сдуют пыль, которая-то еще и лечь толком не успеет.

Так что героизмом тех, кто решился защищать орден в таких условиях, можно лишь восхититься.

Но защиты не вышло: люди короля весьма тщательно отбирали тех, кто поедет к папе. И в начале июля того же года сонм арестованных повторил перед понтификом то, что говорил папе король. Понтифику показали тщательным образом срежиссированный спектакль.

В августе коллегия кардиналов допросила де Моле и других иерархов ордена, взятых во Франции: генерального смотрителя Гуго де Пейро, командора Кипра Рембо де Карона, командора Нормандии Жоффруа де Шарне, командора Пуату и Аквитании Жоффруа де Гонвиля. Они тоже каялись и просили отпущения грехов и воссоединения с Церковью. Но также они показывали следы пыток и говорили, что изначальное признание вырвано силой. Отпущение и было им преподано. Что важно, каялись они не во всем, а лишь в том, что, судя по всему, знали за собой реального.

Но папа, хотя бы частично взяв дело в свои руки, издал целую серию посланий-булл, адресованных всему христианскому миру. В них он повелевает инквизиторам совместно с местными епископами арестовывать храмовников, имущество секвестрировать, допрашивать арестованных по прилагаемому к буллам списку вопросов и вообще проявлять активность. А князьям и прелатам он, понтифик, приказывает отказывать храмовникам в праве убежища как подозреваемым в ереси. Ибо перед его, папы, лицом, французские тамплиеры в ней сознались и явили покаянное исповедание своей греховности.

По завершении сих процессов надлежит собрать поместные соборы, на которых необходимо решить судьбу арестованных.

По завершении же соборов всем надлежит собраться 1 октября 1310 года на Вселенский собор в Вьенне. И там окончательно решить судьбу ордена как организации. Защитники ордена тоже призывались на этот собор.

Нам сейчас может показаться, что папа затягивал дело. Но нет, он его прямо гнал: год на следствие и поместные соборы, год на подготовку к большому собору. Для той эпохи – чудо скорости.

И вновь началось интересное. Во многих епархиях епископы активно вели аресты и следствие, но далеко не все подследственные выражали свое согласие с тем, что им инкриминируют. Судя по всему, методы, которые применяли прелаты, решительным образом отличались от тех, что использовали Гийом де Ногаре и Гийом Парижский.

К примеру, в Клермоне из семидесяти арестованных храмовников два десятка пошли в отказ и требовали суда папы, говоря под протокол, что если впоследствии в чем-то и сознаются, то просят этим словам не верить, ибо они будут даны не добровольно, а вырваны пыткой. И таких несговорчивых появлялось все больше. Да и иерархи ордена, оправившись после первого шока и первых признаний, приготовились к долгой борьбе за честь алого креста на белом плаще.

Но если первый шок прошел, то жестокие условия содержания делали свое дело. Братьев держали в холодных помещениях зимой, без теплой одежды, в цепях, на голодном пайке. Некоторые арестованные умерли от воспаления легких, кто-то сошел с ума, кого-то сломала пытка, кого-то – угроза костра. И страшен был не только огонь, смерть в котором сама по себе чудовищна. Страшно было то, что эта смерть позорная, смерть еретика, перед которым закрылись навеки ворота рая. Такая смерть для монаха, который давал обет служить Кресту, – самая страшная из возможных.

Но папа сказал свое слово. И начался следующий акт этой трагедии: допросы тамплиеров епископскими и папскими комиссиями.

Если раньше храмовников допрашивали лишь инквизиторы, то сейчас состав комиссий был расширен – туда вошли прелаты и присланные понтификом кардиналы. Климент полагал, что при таком раскладе король не сможет ни на кого повлиять. Идея, конечно, интересная и вполне рабочая. Но только не во Франции. Вы же помните, как большинство французских епископов семью годами ранее выступили за короля и против папы. Правда, папа был другим, но епископы-то во многом остались теми же.

В 1309 году десятки и даже сотни храмовников привезли в Париж для дачи показаний перед папской комиссией, точнее перед тем поместным собором, который предшествовал Вьеннскому. Их было так много,