Шрифт:
Закладка:
Поначалу апрельские выборы в ландтаги привели к смене правительства только в одной из федеральных земель: в Анхальте социал-демократический министр-президент Генрих Дайст, возглавлявший правительство без перерыва с июля 1919 г., за исключением короткой паузы в 1924 г., был сменен в мае 1932 г. национал-социалистом Альфредом Фрейбергом, обязанным своим избранием голосам правых буржуазных сил. Лишившись поддержки большинства, буржуазные правительства Баварии и Вюртемберга и сенат Большой коалиции Гамбурга остались у власти в качестве исполняющих обязанности и смогли управлять и далее благодаря «Дитрамсцелленскому декрету» от 27 сентября 1931 г., названному так по месту отпуска рейхспрезидента. Этот декрет разрешал правительствам земель и руководству общин принимать путем декретирования все меры, необходимые для сбалансирования бюджетов, даже если они при этом отклонялись от действующего права соответствующей федеральной земли{506}.
Исход выборов в Пруссии ожидался с большим напряжением. В результате представительство национал-социалистов в ландтаге резко увеличилось — с 9 до 162 мандатов. Социал-демократы подсчитывали потери: их представительство уменьшилось со 137 до 94 мест. Веймарская коалиция больше не имела большинства в ландтаге, т. к. Государственная партия понесла тяжелые потери, а партия Центра — легкие. В итоге правящая коалиция располагала теперь только 163 из 423 депутатских мест. Но возможности сформировать альтернативное большинство также не было: даже если бы все депутаты ДНФП и ДФП поддержали кандидата на пост министр-президента от национал-социалистов, то он все равно не набрал бы необходимого большинства в 212 голосов, а получил бы лишь 200 голосов. Таким образом «негативное большинство», которого так страшились социал-демократы, стало реальностью: национал-социалисты и коммунисты вместе получили 219 мандатов — большинство, которое не могло образовать правительства и которое, следовательно, после изменения процедурных правил, также не могло свергнуть правительство, находившееся при исполнении обязанностей.
Прусские избиратели в своем большинстве высказались против правительства Брауна. Таким образом, 24 апреля 1932 г. они сделали то, чего от них хотели правые и левые экстремисты еще во время плебисцита о роспуске прусского ландтага, состоявшегося 9 августа 1931 г. Но решение избирателей было вотумом недоверия не только в отношении правительства Веймарской коалиции, правившей с 1925 г., но и в отношении Веймара в целом. Абсолютное большинство хотело чего-то более радикального, чем парламентская демократия, но оно было глубоко расколото в отношении возможной альтернативы: большая часть выступала за начертанное на флагах национал-социалистов «государство фюрера», существенное меньшинство было за коммунистическую систему по советскому образцу.
Так как ни одна из альтернатив не могла получить преимущество в ландтаге, решение парламентского кризиса представлялось возможным только в форме компромисса. Легче всего было представить, несмотря на негативный гессенский опыт образца осени 1931 г., создание черно-коричневой коалиции партии Центра и национал-социалистов. Прусская часть Центра в своем первом заявлении о результатах выборов ни в коем случае не исключала возможности такого правительственного союза, но связывала свое участие в нем с условием, которое национал-социалисты, во всяком случае, могли выполнить на словах: Центр был готов «сотрудничать со всеми партиями, которые полны решимости служить на благо всего народа на основе конституции».
Социал-демократы не протестовали против переговоров между Центром и национал-социалистами, поскольку исходя из сложившейся ситуации считали их неизбежными. «Предрешать результаты этих переговоров не в наших силах и не является нашим намерением», — писала «Форвартс» 25 апреля. «Можно сказать только следующее: если эти две партии придут к согласию, то по крайней мере одна из них должна будет очень сильно изменить свою сущность. Результат такого сближения может восприниматься социал-демократией только с чувством самого глубокого недоверия — т. к. то, что получится в итоге, может быть только самым реакционным господством буржуазного блока, когда-либо переживавшимся Германией».
Что же касается предположительных результатов чернокоричневых коалиционных переговоров, то мнения внутри СДПГ расходились достаточно сильно. Отто Браун, уже давно больной и находившийся весной 1932 г. в ярко выраженном депрессивном расположении духа, был убежден в том, как сообщает Фридрих Штампфер, что «эксперимент парламентского правительства с участием национал-социалистов должен быть осуществлен». Карл Северинг, очевидно, придерживался такой же пораженческой точки зрения. 26 апреля 1932 г. в своем интервью «Юнайтед пресс» он заявил, что «вхождение НСДАП в правительства рейха и Пруссии» может «приниматься в расчет только как участие в правительстве в союзе с партиями, которые гарантируют, что основные конституционные законы не будут нарушены».
В то время как Браун и Северинг рассматривали черно-коричневую коалицию как наиболее вероятный способ разрешения кризиса, Эрнст Хайльман, председатель фракции СДПГ в парламенте и главный стратег прусской социал-демократии, ожидал, что переговоры о коалиции закончатся неудачей из-за неуступчивой позиции НСДАП. «Единственная возможность продолжения жизнедеятельности государства сохранится лишь в том случае, если кабинет Брауна— Северинга и дальше будет исполнять свои обязанности в качестве управляющего делами». Но подобное решение требовало драматической переориентации СДПГ на крайне левых. Хайльман обратился к коммунистам с призывом поддержать правительство меньшинства Брауна хотя бы де-факто: «КПГ должна теперь решить заново, желает ли она и дальше гнаться за фантомом непосредственного революционного решения вопроса, тем самым приведя фашизм к господству в Германии, что будет означать самоубийство партии. Если же для нее важны интересы только немецкого рабочего класса, то ответ на этот вопрос можно дать в течение секунды».
Тактический план Хайльмана был логичен: только после того, как переговоры о создании коалиции между Центром и национал-социалистами закончатся неудачей, Центр мог бы решиться продолжить участвовать в прежней коалиции, оказавшейся в меньшинстве. Поэтому СДПГ не могла осуждать сам факт черно-коричневых переговоров, и уж тем более она не должна была преждевременно слагать с себя правительственную ответственность. Призыв к коммунистам поддержать исполняющий обязанности кабинет Брауна как меньшее зло в сравнении с правым правительством тем временем мог быть сделан только в завуалированной форме. Слишком очевидное привлечение КПГ на свою сторону грозило привести к последствиям, которых необходимо было избежать: СДПГ не могла позволить себе испугать Партию Центра и подтолкнуть ее в объятия национал-социалистов{507}.
Призыв Хайльмана к КПГ не был лишен перспективы. Под впечатлением прироста голосов, отданных за Гитлера во втором туре выборов рейхспрезидента, Коминтерн тем временем предпринял определенную корректировку курса в отношении политики «единого фронта». В призыве «Ко всем немецким рабочим», автором которого выступил Исполнительный комитет Коммунистического интернационала совместно с представителями КПГ и Революционной профсоюзной оппозиции, в отношении социал-демократов зазвучали новые тона. Главный пассаж гласил: «Мы готовы бороться совместно с любой организацией, объединяющей рабочих, которая стремится вести действительную борьбу против понижения заработной платы и социальных пособий!» Хотя и эта прокламация содержала традиционно резкие нападки на вождей
