Наконец колонна двинулась, и Шульгин пошел вручить письмо комиссару транспортной роты, который должен был им отпустить обед и топливо. Тот дал несколько папирос, а обед дать отказался. Вместо этого предложил четыре куска хлеба, граммов 350. Шульгин взял один кусок, другие отдал Лукницкому, шоферу и своему приятелю. Еще тетя Шульгина сумела выменять на 20 папирос половину котелка горячей каши. Поехали. А когда прибыли в Ладогу, то увидели бесконечную колонну грузовиков. У дороги зенитные батареи в укрытиях из ледяных блоков. Спустились на лед в 5 часов 12 минут вечера и поехали на полной скорости. Дорога была достаточно широка, грузовики могли проехать в обоих направлениях, они мчались быстро, и дорога уходила в бескрайнюю белизну. Чем-то напоминает казахстанские степи, думал Лукницкий. С обеих сторон высокие снежные насыпи, возведенные снегоуборочной машиной, через каждый километр стоит командир в маскировочном белом халате с регулировочными флажками, белым и красным. Регулировщики были защищены от ветра некими подобиями укрытий, сложенных из ледовых плит, внутри некоторых даже горел огонь, лежали штабеля дров, бочки с бензином. Ремонтные мастерские, центры управления движением и белые, замаскированные зенитные позиции находились на большом удалении друг от друга. Повсюду лежали каркасы разбитых или сгоревших грузовиков, полуприкрытые льдом и снегом.

С наступлением темноты командиры-регулировщики пустили в ход крохотные зеленые и белые сигнальные огоньки. Многие грузовики не притушили фары, их свет отражался на снегу и на льду. Грузовик Лукницкого ехал без света и уже через полтора часа подошел к восточному берегу. От радиатора шел пар, приятель Шульгина притащил воды и с гордостью показал какой-то пакетик. «Масло! – сказал он. – Я выменял на пять папирос. Душистое какое!» Но это оказался кусок хозяйственного мыла.

Приехали в Лаврово, но их пунктом назначения было Жихарево. Добирались еще полтора часа при лунном свете, надеясь, что в Жихареве их ждет теплая комната, еда, отдых, но застали там страшный беспорядок. Тысячи людей слонялись по небольшой, побитой войной деревне, и никто не знал, где столовая, где получить документы на посадку в поезд и когда он отходит, где можно переночевать и хотя бы согреться.

Наконец Лукницкий обнаружил эвакопункт в разрушенных бараках. Там стояла огромная очередь. Трое военных проверяли документы и выдавали талоны в столовую.

Но оказалось, что талоны предназначены лишь тем, кто числится эвакуированным по документам. Ни таким, как он, едущим в соответствии с военным приказом, ни Шульгину, ни шоферу, ни родственникам Шульгина обед не полагается. Все-таки Шульгин достал талон, потом повез родственников на станцию. Поезд был загружен, мест не было, у родственников началась истерика, ведь им негде было ночевать. На небе сияла луна, термометр показывал минус двадцать градусов. Лукницкий наконец встретил военного коменданта и получил кое-какой паек на два дня – 750 г сухарей, 70 г сахарного песка и концентрат горохового супа, один пакетик. Где взять горячую пищу? Он все же отыскал кухню, где удалось обменять сухой паек на миску теплой пшеничной каши. Но поесть было негде, кашу выдавали прямо на улице. Он присел на покрытую льдом ступеньку сарая и на ледяном ветру, полузамерзший, держа ложку онемевшими пальцами, вмиг проглотил теплую кашу. О, если бы еще горячего чаю!

А Шульгин каким-то образом достал для своих родственников еду: раздобыл талоны, предназначавшиеся двум эвакуированным, которые умерли. И на себя достал обед. Время приближалось к часу ночи, а переночевать Лукницкому было негде и негде обогреться. Вокруг сотни таких же, как он, бродят по сырым, скользким, неровным и заледенелым улицам села – женщины, дети, ослабевшие, еще стоящие на ногах, обмороженные.

Лукницкий выяснил, что эвакуированными ведают два человека – Семенов, комендант эвакопункта, и начальник перевозок Стрельцов. Направил их сюда Ленинградский горком, живут они в комнате № 6 в одном из бараков. И Лукницкий переночевал на полу этой комнаты на куске фанеры. Оба уполномоченных работали до изнеможения, спали 2–3 часа за ночь на деревянной скамье, никогда не раздеваясь, и пытались справиться с потоком людей, которых день и ночь доставляли грузовики. Но позаботиться о беженцах не было никакой возможности. Ни горячей воды для чая, ни деревянных нар, ни матрасов, ни света – ничего, кроме пустых грязных бараков. Не было врачей, не было уборщиц, никакого обслуживающего персонала. Удавалось только посадить людей в грузовики и отправить их в Жихарево.

Трехлетняя девочка, ехавшая в грузовике Лукницкого, умерла в эту ночь. Вопли матери сотрясали барак. Потом умер инженер, и жена его, сдержанная, молчаливая, пошла в комнату № 6 узнать о последующих формальностях. Семенов сказал, что ничего больше оформлять не надо – тело вынести из барака и положить на улице с другими трупами. Жена полагала, что не сможет сама это сделать. Ну, может, кто-нибудь в бараке поможет, сказал Семенов. Или пусть она, если хочет, сообщит в милицию, назовет фамилию, день смерти, адрес. Жена умершего возвратилась в барак, разбудила кого-то, и покойника вынесли. И еще один человек умер в коридоре, через него в темноте просто перешагивали.

Стрельцова и Семенова прислали сюда 22 января с первой, партией эвакуированных. Из Ленинграда за все время пришло одно сообщение: 30 уборщиц отправлены пешком. Почему пешком, почему из Ленинграда, было непонятно. И никто не позаботился о питании для эвакуированных.

Шульгин тем временем ухитрился поместить родных в теплый чистый поезд, а сам поехал с Лукницким в 54-ю армию. Проехали Войбокало и Шум, но оказалось, штаб Федюнинского в Гороховце на расстоянии 35 километров. Шульгин ехать дальше отказался, затем, после долгих споров, довез Лукницкого до села Влоя, которое было на территории 54-й армии. Здесь они расстались, Шульгин торопился в Волхов провернуть некое «дело перед возвращением в Ленинград».

Лукницкому он рассказывал, что во время блокады совершенно не голодал и еще умудрялся кормить родственников. Он ждал, что в конце войны правительство пересмотрит свое отношение «к частной собственности и частной торговле». Ни до, ни после войны Лукницкий не встречал такого предприимчивого человека.

Ничего необычного не было в этой поездке через Ладогу и даже в пребывании там Шульгина.

Ледовая дорога привлекала спекулянтов и деятелей черного рынка. Иногда ленинградские спекулянты предлагали 25 тысяч рублей за ящик муки. Шоферы, как правило, возмущенно отказывались. Некоторых спекулянтов арестовывали и расстреливали. Но были шоферы, участвовавшие в операциях на черном рынке. Однажды водитель Сергей Логинов обнаружил, что его приятель, тоже шофер и к тому же комсомолец, свернул