сот автобусов, их поставили в Войбокало. Сначала эвакуированных везли на Финляндский вокзал, там им должны были выдать горячую еду и 500 г хлеба, еще один килограмм хлеба они должны были получить, когда садились в нетопленный вагон поезда, отправляясь на Ладожскую базу в Борисовой Гриве. Затем их сажали в автобусы или открытые грузовики, везли через озеро в Жихарево, Лаврово, Кобону, а оттуда поездами в тыл. Предполагалось, что переезд через Ладогу займет не более 2 часов. Через небольшие интервалы там были установлены обогревательные и медицинские пункты.

Но на деле, конечно, прошла не одна неделя той холодной зимы, прежде чем были созданы минимальные условия. Эвакуированные так ослабели, что на посадку уходило очень много времени. Погрузка в эшелон, прибывший в Борисову Гриву 23 января, продолжалась полтора дня – так измождены были люди. И не многие это испытание выдержали. Но и в Ленинграде они бы погибли[187].

Умирало все больше людей. Умерли: автор фантастических романов А.Р. Беляев, поэт А.П. Крайский, автор романа «Голод» (о голоде в Петрограде во время Гражданской войны) С.А. Семенов, детский писатель Е.Я. Данко. Всего погибло 45 писателей. В Академии наук среди потерь: специалист по античной культуре С.А. Тебелев, по семитской культуре – П.К. Коковцев, историки Б.Л. Бугаевский, П.С. Садиков, 36 представителей Горного института, 8 – из химико-технологического, 7 – из Института железнодорожного транспорта, 136 архитекторов, художники – А.И. Савинов, В.З. Зверев, H.A. Тырса, A.A. Успенский, И.Я. Билибин (всего 83 из 225 ленинградских художников), композиторы – В.К. Томилин, Н.П. Фомин, Б.Г. Гольц, профессор П.Н. Шеффер и многие другие, 9 артистов Малого оперного театра, 29 – Мариинского, 44 сотрудника Русского музея (на 13 февраля), 130 из 560 сотрудников Эрмитажа, оставшихся в городе, сотни врачей, учителей, инженеров, профессоров и студентов. Тысячи людей, блестящих, талантливых, образованных, творческих. Умерли в любимом городе. Среди них много таких, как Алексей Ухтомский, выдающийся филолог. Ему было 66, когда началась война. Он только что опубликовал в издательстве Ленинградского университета свои лекции о нервной системе, собирался в 1941/42 учебном году ввести новый курс философии. Но с началом войны он отложил все занятия и стал организовывать специальное исследование травматического шока и других проблем, связанных с войной. Его лаборатория и весь институт прекратили работу, отправились в Елабугу и Саратов, а он отказался уезжать. Всю жизнь верным другом была Надежда Ивановна Бобровская, теперь она тяжело болела: 6 июня перенесла кровоизлияние в мозг. Он дома, в своей квартире, ухаживал за ней, да и сам был болен: хроническая гипертония, на ногах – небольшая, но прогрессирующая гангрена. И еще, хотя об этом знали немногие, обнаружились первые признаки рака пищевода.

И все-таки он отказался уехать с лабораторией. 25 сентября Надежда Бобровская умерла, но уезжать Ухтомский все равно отказывался. В его записях ни одного упоминания о собственных болезнях, а ведь к октябрю он почти не мог глотать.

Старый друг А.И. Колотилов спросил, почему он не уезжает из Ленинграда. «Я должен закончить работу, – сказал Ухтомский. – Жить мне уже недолго, умру здесь. Поздно уезжать».

2 декабря отмечалась 50-я годовщина со дня окончания Лениным университета. В актовом зале состоялся митинг. Зажгли электричество, на сцене откуда-то появились цветы. Ледяной ветер в зале, выбитые окна, сугробы на полу. Во время митинга завыли сирены воздушной тревоги, иногда слышны были разрывы снарядов.

Ухтомский в это время страдал от эмфиземы легких, пальцы ног поражены были гангреной, прогрессировал рак, но говорил он с такой силой, что, по мнению участников, это было одно из самых ярких его выступлений.

И он сумел пережить зиму, часто выступая с лекциями в ледяных залах университета. Друзьям он сообщал: «Дома уныло. На людях гораздо веселее».

И в конце весны он был жив, а 27 июня, несмотря на гангрену, рак, эмфизему, гипертонию, пешком пришел из своей квартиры на 16-й линии Васильевского острова в Зоологический институт. Вместе с другими учеными он обсуждал там кандидатские диссертации В.В. Кузнецова и Л.М. Мищенко и выступил в качестве официального оппонента H.H. Малышева, защищавшего докторскую диссертацию на тему «Данные по физиологии электронов». Представление и защита докторских диссертаций продолжались в Ленинграде непрерывно в течение всей страшной зимы – в бомбоубежищах, в подвалах. В первые месяцы войны защищено было 847 диссертаций. В декабре Ленинградский горком партии предупредил ученых: «Не допускать либерализма при оценке научных работ» в связи с войной и лишениями.

Интеллектуальный труд в Ленинграде продолжался, работали библиотеки и лаборатории; люди сотнями умирали, но не уступали страшным врагам, угрожавшим их существованию.

До конца своей жизни профессор Ухтомский делал записи, работал со студентами. Как и многие участники событий, умер потом, 31 августа 1942 г. Он похоронен на Волковском кладбище. К этому времени в Ленинграде уже снова хоронили по всем правилам – у него своя могила и отдельный надгробный камень в изголовье.

Ледовая дорога на Большую землю

В 3 часа ночи 2 февраля Павел Лукницкий сидел в своей промерзшей квартире по адресу Канал Грибоедова, 9, и выстукивал на пишущей машинке свой дневник. Он боялся уснуть и не услышать телефонный звонок или стук в дверь: ждал сотрудника ленинградского отделения ТАСС, чтобы вместе переправиться через Ладожское озеро в 54-ю армию генерала Федюнинского, куда Лукницкого только что назначили.

Лукницкий не знал, что его назначение срочно организовали товарищи из Союза писателей; они боялись, что он умрет голодной смертью, если вскоре не уедет из Ленинграда[188].

Все свое время, свои последние силы он отдавал тому, чтобы помочь другим писателям. Будучи военным корреспондентом, он имел возможность выезжать из города и неоднократно просил разрешения отправиться через Ладогу на грузовике за продуктами для писателей Ленинграда. Но получить разрешение оказалось невероятно трудно, надо было обращаться к десятку официальных лиц и еще нужен был помощник для закупки продуктов. К несчастью, он уже раньше убедился: честный человек с этой задачей не справится, а иметь дело с жуликом не хотелось.

Кроме того, он пытался добиться в Смольном указания эвакуировать из Ленинграда некоторых писателей, умиравших от голода, а также вывезти своего друга Людмилу Федоровну, которая была при смерти. Наконец 20 января Лукницкий узнал в Смольном о предстоящей массовой эвакуации. С неимоверным трудом он добился, чтобы на 22 января в первую группу отъезжающих включили 12 писателей, добавил туда и Людмилу Федоровну. Он к этому времени заболел гриппом и так ослабел, что еле передвигался. А надо было все время ходить – то в Дом писателей, то