Мы знали все: что гекатомбами

Он платит за свое дыханье;

Что в речи русской нет названья

Безумствам боевой зимы;

Что Эрмитаж стоит под бомбами;

В домах мороз; мощь льда рвет трубы;

Паек – сто грамм. На Невском трупы…

О людоедстве знали мы.

«Т» – Это Таня

В музее истории Ленинграда есть несколько страниц из детской записной книжки – на них первые буквы алфавита: «А», «Б», «В»… И на этих страницах нацарапано детской рукой под соответствующими буквами:

«Ж» – Женя умерла 28 декабря, в 12 часов 30 минут утра 1941 г.

«Б» – Бабушка умерла 25 января в 3 часа дня 1942 г.

«Л» – Лека умер 17 марта в 5 часов утра 1942 г.

«Д» – Дядя Вася умер 13 апреля в 2 часа ночи 1942 г.

«Д» – Дядя Леша 11 мая в 4 часа дня 1942 г.

«М» – Мама 13 мая в 7 часов 30 минут 1942 г.

«С» – Савичевы умерли. Умерли все. Только Таня осталась».

Эти записи сделала Таня Савичева, одиннадцатилетняя школьница, в них история ее семьи в период ленинградской блокады. Савичевы жили в доме 33 на 2-й линии Васильевского острова. Их дом сохранился, на его гладкой поверхности никаких следов войны, даже здания напротив, пострадавшие от бомб в 41-м, выглядят вполне благополучно. Залечены все раны.

Годами предполагалось, что умерли все Савичевы, что, сделав последнюю запись, Таня тоже умерла. Это не совсем так. Весной 1942 года ее эвакуировали, как многих ленинградцев, и отправили в детский дом № 48 в село Шахты Горьковской области. У нее уже была неизлечимая дизентерия, врачи пытались ее спасти, но не смогли, умерла она летом 1943 года.

Два члена семьи Савичевых пережили войну, их не было во время блокады в Ленинграде. Старшая сестра, Нина Николаевна Павлова, вернулась в 1944-м. Это в ее книжке делала Таня свои записи. Вернувшись в квартиру на Васильевском острове, сестра обнаружила их в ящике, где хранилось подвенечное платье матери. Выжил также брат Михаил. Когда началась война, он был на даче под Гдовом и затем сражался в партизанском отряде. Гибель целой семьи была делом обычным в Ленинграде зимой 1941/42 года. Не все умерли в ту зиму, иные умирали потом, спустя месяцы, годы: от лишений, пережитых в блокаду.

В официальной истории Ленинграда говорится сдержанно:

«В мировой истории нет примеров, равных по трагичности ужасам голодающего Ленинграда. Каждый день в осажденном городе равнялся многим месяцам обычной жизни. Было жутко видеть, как с каждым часом иссякают силы близких, дорогих людей. На глазах матерей умирали их сыновья и дочери, дети оставались без родителей, многие семьи полностью исчезли».

Теперь Жданов и его сподвижники знали цену блокады. Лишь принятие самых крайних мер могло дать Ленинграду возможность продержаться зиму. Но многие ли доживут до весны? Уходила надежда, что наступление, которое так уверенно запланировали Сталин, Жданов и генералы в Москве, освободит Ленинград. 55-я армия генерала В.П. Свиридова на Ленинградском фронте наступала в направлении Тосно, чтобы захватить Мгу, но в итоге – слабые результаты и тяжелые потери. 13 января генерал Мерецков на Волховском фронте и 54-я армия генерала Федюнинского на Ленинградском фронте перешли в наступление, рассчитывая освободить железную дорогу и шоссе между Москвой и Ленинградом. Всю зиму шли бои.

«Никогда не забуду, – писал генерал Мерецков, – бескрайние леса, болота, залитые водой торфяные участки, дорогу в рытвинах. Тяжелые бои с врагом и рядом столь же трудная борьба с силами природы».

Почти то же рассказал об этом генерал Федюнинский, его 5-я армия зимой участвовала в тех же операциях: «Если бы меня спросили, когда было всего трудней, я не колеблясь ответил бы: в районе Погоста зимой 1942 года. Воспоминания страшные. Четыре месяца непрерывных боев, кровопролитных и, что всего хуже, безуспешных, в лесах и болотах между Тихвином и Мгой».

Наступление русских разворачивалось медленно, на внезапность нельзя было рассчитывать. Фашисты надежно окопались, и в начале января стареющего фон Лееба заменил более энергичный генерал фон Кюхлер. Даже само продвижение по глубокому снегу требовало невероятной затраты сил. Но в конце января советская 2-я ударная армия добилась наконец небольшого успеха: прорвав основные немецкие рубежи, захватила Мясной Бор в направлении железной дороги Чудово – Новгород.

Предпринимались лихорадочные попытки достигнуть успеха в зимнем наступлении. Москва сделала все – кроме доставки необходимых людских резервов и орудий. Полагая, что войска Мерецкова продвигаются недостаточно быстро, Сталин направил на Волховский фронт 24 декабря Л.З. Мехлиса, одного из генералов НКВД. Ему было поручено торопить и подстегивать. По планам Генштаба к 25 декабря 59-я и 2-я ударная армии должны были подготовиться к началу атаки, но на деле готова была только одна дивизия.

Проволочка за проволочкой. Наступление все откладывалось. Сначала его отложили до 7 января, но к этому времени из 8 дивизий 59-й армии прибыли только 5; 2-я армия лишь наполовину была укомплектована. Отсутствовала также поддержка с воздуха, у 59-й армии – ни оптических приборов, ни средств связи для управления артиллерийским огнем. Срочно Мерецков телеграфировал в Москву, маршал Н.Н. Воронов прибыл в штаб Волховского фронта. Что касается отношений между армией и генералами НКВД, то они были весьма прохладными, на это указывает даже то, как приветствовал Мехлис Воронова: «Ну вот, главный виновник прибыл. Это он послал нам артиллерию, которая не может стрелять. А теперь поглядим, как он будет оправдываться». Воронов сумел немного помочь, но этого было недостаточно, к 7 января Мерецкову все еще не хватало артиллерии, резервов, топлива, фуража для лошадей и почти всей техники. И все же были предприняты предварительные атаки. Результат был тот, какого и ожидали. Командиры не могли управлять войсками, немцы запросто сковали наступление пехоты, все закончилось полной катастрофой. Мерецков просил Москву разрешить ему отсрочить на три дня проведение следующих операций. А 10 января Сталин и маршал Василевский говорили с ним по прямому проводу, откровенно заявив, что и к 11 января операция не будет подготовлена, что ее лучше отложить еще на 2–3 дня. «Есть русская поговорка, – сообщил Сталин, – «Поспешишь – людей насмешишь». Так будет и с вами: поспешите с наступлением, не подготовите его, и зря потеряете людей».

Мерецков это воспринял как серьезный упрек, но отметил (много лет спустя), что ведь сначала была непрерывная спешка и Москва требовала поскорей начать действия. Из Ставки раздавались настойчивые звонки, шли директивы с требованиями