наказание». Это был район, похожий на тот, что описан в горьковском «На дне». Человеческая жизнь ценилась тут дешево. Воздух был пропитан испарениями дешевой водки, дешевой махоркой или табаком, дешевыми духами; здесь обретались низкосортные проститутки, мелкие воры и процветало мошенничество, шантаж, убийство.

Конечно, все это давно смела революция. Больше не было проституток, воров, уголовников. Трудно теперь выяснить, как на самом деле было перед войной, перед нападением Гитлера, перед ленинградской блокадой. Но теперь Сенной рынок опять стал таким, как прежде, – средоточием всех преступлений, какие могли совершаться в осажденном городе.

Перед войной здесь находился огромный крестьянский базар. Его давно закрыли, но голод увеличивался, и здесь начали торговать продуктами. К зиме Сенной рынок стал самым оживленным местом в Ленинграде. Рынок, не похожий ни на один рынок мира. Здесь шел обмен. Деньги, то есть бумажные рубли, не имели, в сущности, никакой ценности, основной валютой был хлеб. На втором месте водка, в качестве средства обмена. За хлеб отдавали все – женское тело, человеческую жизнь. Покупательная способность хлеба все превосходила, и ленинградцы это увидели, когда понесли на Сенной рынок золотые часы, бриллиантовое колечко или меховые воротники. За свои ценности они могли получить корку хлеба, и не более, и отнюдь не то, на что надеялись. Но зачем тогда ценности? Что в них толку, если все равно умираешь?

Обыкновенные люди вдруг обнаружили, что у них мало общего с торговцами, возникшими вдруг на Сенном рынке. Какие-то персонажи прямо со страниц произведений Достоевского или Куприна. Грабители, воры, убийцы, члены бандитских шаек бродили по ленинградским улицам и, казалось, приобретали большую власть, когда наступала ночь. Людоеды и их пособники. Толстые, скользкие, с неумолимо стальным взглядом, расчетливые. Самые жуткие личности этих дней, мужчины и женщины.

Людоедство было в Ленинграде. Вы напрасно станете искать в официальной истории сообщение о торговле человеческим мясом. Но следы ее проскальзывают иногда в нечаянных упоминаниях, в мемуарах, косвенным образом в беллетристике; в том, что не сказано, и в том, что сказано о преступлениях, совершавшихся в городе ради еды.

Далеко в глубины человеческой истории уходит история людоедства, антропофагия. Следы людоедства найдены, видимо, еще в ископаемых остатках эпохи палеолита. Древние летописи показывают, что людоедство не миновало русскую землю, оно входило в обычаи скифов, таинственных народов, населявших просторные степи до возникновения Киевской Руси. У воинов кочевых племен, пронесшихся к западу из глубин Азии, иногда встречалось это явление, отражаясь в мифах, суевериях, религии. Но коммерческое людоедство, каннибализм ради выгоды, редко наблюдался в человеческой истории.

Все продавалось на Сенном рынке. Люди с окаменевшими лицами продавали стаканы с «бадаевской землей» – это просто вырытая в подвалах Бадаевских складов грязь, куда вылились тонны расплавленного сахара. Когда утих гигантский пожар, восстановительные бригады под руководством уполномоченного по продовольственному снабжению Павлова день за днем выкачивали плавленый сахар, но тысячи тонн утекли в пепел и в землю под складами. Рядом с официальными действиями по восстановлению продукта шла деятельность неофициальная («левая» – называется это по-русски). А с приходом зимы раскопки увеличились. Мужчины, женщины, с кирками, топорами пробирались на территорию складов и долбили, долбили замерзшую землю. Первый метр земли продавался по 100 рублей за стакан, земля, взятая поглубже, по 50 рублей. Некоторые покупатели сахар очищали, растапливали его в кастрюле и процеживали через материю. Но чаще просто смешивали с мукой или клейстером в липкую засахаренную массу, в нее частично входила земля, частично клейстер или эрзац-мука и частично обугленный сахар. Домохозяйки с творческим воображением именовали это по-разному: «конфеты», «желе», «крем».

На Сенном рынке люди шли сквозь толпу, как во сне. Бледные, как призраки, худые, как тени… Лишь иногда появлялись вдруг мужчина или женщина с лицом полным, румяным, каким-то рыхлым и одновременно жестким. Толпа вздрагивала с отвращением. Говорили, что это людоеды. В своем доме на лестнице Дмитрий Молдавский встретил такого человека; мать взамен кое-какой одежды получила от него 4 стакана муки, фунт желатина. И лицо у человека было розовое, голубые, широко расставленные глаза сверкали. Молдавскому показалось, что никогда он это зрелище не забудет, инстинктивно захотелось убить субъекта с мягкими щеками, с глазами слишком оживленными… Он знал, кто это.

Людоеды… Кто они? Сколько их? Уцелевшие ленинградцы об этом говорить не любят. Один профессор утверждает, что людоедов не было. Вернее, были, но эти люди сошли с ума. Например, он слышал об одном случае – мать от голода полностью помешалась, убила дочь, разрезала на куски, а потом перемолола и приготовила мясные пирожки. Но это нехарактерно. Это было умопомрачение, которое могло где угодно возникнуть в любое время. Профессор действительно вспомнил, что еще до войны читал о подобном случае.

Другое дело – крысы, кошки, мыши, птицы. Никто бы не мог на деле доказать, что зимой 1941/42 года крысы покинули город Ленинград, но многие свидетельствовали, что именно так и было. К середине января крысы почти исчезли. Может быть, вымерли от холода. Но бойцы Ленинградского фронта утверждали другое – десятки тысяч крыс уходили из промерзших подвалов, из разбомбленных зданий и устремлялись в окопы: там все-таки было немного больше еды. Да, крысы водились на фронте, водились в изобилии, единственным утешением было то, что на немецких позициях их было еще больше – там лучше еда.

Но крысы кое-где еще встречались в городе. Всеволод Вишневский знал одну ленинградскую поэтессу, в прошлом красавицу. Она осталась в Ленинграде одна, сидела в своей квартире в платке, каракулевой шубе, тяжелых валенках. В огромной комнате масса картин, антикварных вещей и – лютый холод. Вечерами она сидела у крошечной железной печки, а вокруг собиралась компания крыс, бесстрашных, спокойных. И поэтесса это допускала, чтобы не оставаться одной. Крысам тоже хотелось обогреться. Так, ночь за ночью, она сидела в одиночестве в окружении крыс, может быть, они ждали, пока она совсем ослабеет.

Да, слухи о людоедстве. Эти слухи распространились в Ленинграде еще с осени, когда детей перестали пускать одних на улицу. Говорили, что детей похищают. Они юные, их схватить легче, это – более нежное мясо.

Правдивы ли слухи, никто не знал наверняка. В такое время все возможно. Говорили и другое, что командиры на фронте благоденствуют, что им дают особые пайки, шампанское, когда в городе умирают с голоду. Но это неправда, фронт тоже голодал.

В эти зимние дни часто не работало радио, потому что не было электроэнергии. «Ленинградская правда» продолжала выходить, лишь один день не вышла, 25 января, когда выключили энергию и типографская краска замерзла в печатных станках. Но