Шрифт:
Закладка:
Председателю горсовета Попкову и другим официальным лицам Лукницкий звонил 30 или 40 раз, пока добился, чтобы писателей взяли, а потом брел домой 10–12 километров в 30-градусный мороз. Надо было подготовить багаж весом 25 килограммов для Людмилы Федоровны. Спал он всего 2,5 часа. Место сбора – в сквере напротив Смольного. Лукницкий проводил туда Людмилу Федоровну, вещи ее тащил на санках.
Несколько часов пришлось ждать на морозе, группа писателей выехала лишь в 4 часа утра. Лукницкий пишет, что 11 из них, в том числе Н. Вагнер, С. Спасский с женой, B.C. Вальдман с мужем, «были в таком состоянии, что жизнь в них еле теплилась». Муж B.C. Вальдман умер в автобусе. Незадолго до отправления появился и 12-й пассажир – в грузовике, наполненном вещами. Здоровый, наглый, он беззастенчиво обгладывал куриную кость и, расталкивая остальных, влез в автобус, бесцеремонно разложил свои мешки и ящики над головами изможденных людей.
Колонна автобусов тронулась, а вслед отъезжающим в отчаянии глядели еще 150–200 человек. Их тоже обещали отправить, но мест не оказалось.
Лукницкий был так измучен, что 23 января едва смог подняться. Снова надо было идти в другой конец города, часами ждать в военных учреждениях получения новой заявки на продовольствие, стоять в очередях в нетопленых помещениях, где служащие работают без света, а потом тащиться домой. Напротив проспекта Добролюбова и стадиона «Динамо» – гигантское полузамерзшее озеро (лопнула водопроводная труба), в нем застревали и замерзали грузовики до конца зимы. На следующий день у него поднялась температура. Он бы умер, если бы не старый друг Королев, начальник базовой части аэродромного обслуживания, который взял его к себе, уложил в кровать в теплой комнате, вымыл, заставил поесть и выпить 150 г водки. Лукницкий провел три дня на авиабазе, а когда вернулся в Дом писателей, товарищи уже добились его назначения в 54-ю армию.
Вот почему он сидел теперь в своей промерзшей квартире на 5-м этаже и стучал на машинке. И за все это время так никто и не появился. В 8 часов 30 минут утра, смертельно усталый, он пытался позвонить, но телефон не работал. Тогда он прикрепил к наружной двери записку: «Стучите громче», закутался в одеяла с надеждой погрузиться в сон. Но едва он сомкнул глаза, как явился Шульгин, сотрудник ТАСС. Лукницкий спрятал машинку в кабинете за книгами, схватил рюкзак, свернутое одеяло, чайник, ручные гранаты, остаток свечи. Заперев дверь квартиры, он торопливо сбежал по обледенелой лестнице и вышел на улицу.
Было девять часов утра. На другом берегу канала он увидел 3-тонный грузовик AMO с брезентовым верхом, для маскировки выкрашенный белой краской. Внутри грузовика – ящики, люди. Оказалось, Шульгин под предлогом, что везет на фронт корреспондента, решил эвакуировать из Ленинграда всех своих близких и дальних родственников. Среди них были три его полубезумные тети. А в общей сложности – 14 человек, из которых лишь двое или трое были родственниками некоторых других сотрудников ТАСС.
Оказалось, что грузовик принадлежит табачной фабрике, где работает шофер Александр Яковлевич. Шульгин обзавелся ящиком папирос, водкой, рассчитывал на пути через озеро достать у шоферов бензин. Затем он планировал, вывезя родственников из Ленинграда, вернуться и привезти в грузовике продукты для продажи на черном рынке.
Отправились в 9.30 утра. Прежде всего надо было достать воду для радиатора. Канал Грибоедова насквозь промерз, поехали на Фонтанку, и, пока шофер набирал воду, Шульгин сбегал в какой-то дом поблизости и привел еще одного родственника.
Грузовик поехал по заснеженным улицам Ленинграда, мимо людей, везущих санки с трупами, длинных очередей за хлебом, мимо женщин, тащивших тяжелые кастрюли и ведра с водой. Пересекли Неву по Охтинскому мосту, проехали Всеволожскую, повсюду встречались военные грузовики и десятками остовы сгоревших, брошенных машин. Все едущие к озеру грузовики везли пассажиров, большинство которых дали взятки шоферам. Были теплые автобусы, где имелись печки-«буржуйки», а жестяные трубы выходили через крышу; были грузовики, покрытые брезентом, были и открытые грузовики, в которых теснились изможденные люди, пытаясь укрыться от ветра. А порой даже можно было встретить людей, снаружи уцепившихся за бензобак грузовика. Другие вповалку лежали в открытых грузовиках, полуживые, завернутые, как мумии.
На обмороженных лицах побелевшие или багровые следы. Да, многие не доберутся до Ладоги, умрут в пути. Некоторые плелись, тянув за собой санки с домашним скарбом. Нередко Лукницкий видел, как человек вдруг падал в снег и спутники беспомощно толпились вокруг мертвого. Ни у кого не было сил хоронить этих несчастных. С них просто снимали тяжелую одежду, забирали, что было ценного, укрывали их снегом и уходили. Приближаясь к озеру, им еще надо было избежать встречи с патрулем, ведь «пешая» эвакуация не разрешалась. Или надо было дать патрульному папиросы, табак, чтобы отвернулся, пока они уговорят шофера взять их с собой через озеро. Все зависело от шоферов, это были хозяева озера, боги. Они везли в Ленинград продукты. Закон был суров: за любую спекуляцию или мошенничество могли расстрелять. Но шоферы не боялись этого, требуя от умирающих с голоду эвакуированных папиросы, табак или горсть муки.
Дорога узкая, проехать по ней было трудно, а если машина сходила с дороги, она вполне могла, перевернувшись, свалиться в канаву. Пассажиров высаживали, им приходилось идти дальше пешком, теряя последние силы.
Грузовик Лукницкого двигался медленно, потом совсем остановился, когда вся колонна встала. Затем двинулись снова, прибыли в Борисову Гриву на железнодорожную станцию. Всюду брошенные сломанные грузовики. На станции тысячи ящиков с мукой и цепочка грузовиков, сотни, возможно, тысячи, словно конвейер. Подвозят к станции новые грузы, разгружаются и – обратно через Ладогу в Жихарево. Направо от дороги надпись: «Бор. Грива от Ленинграда – 50 километров. От озера – 18». Грузовик Лукницкого стоял в Борисовой Гриве почти два часа, пока не рассосалась пробка. Есть хотелось ужасно. Регулировавший движение командир вынул из кармана четверть хлебной буханки и держал в руке напоказ, видимо желая обменять на пачку папирос. Шульгин дал ему в конце концов 20 папирос и взял хлеб. Кусочек дал трехлетней девочке, плакавшей в грузовике от голода, кусочек – Лукницкому, остальное съел сам. Была у него еще и водка, он
