казаться более великими и могущественными. Изнеженные и тупые, они понимают только язык силы: думали, что смогут устрашить нас своими металлическими мечами и сгибающимися луками, но стоило им увидеть наездников гаринафинов, и все, что они смогли, – это в ужасе прятаться, даже не попытавшись толком сражаться. Хотя мы следовали обычаю степи и открыли чужеземцам наши шатры и наши сердца, разделив с ними все, что у нас есть, они желали только повелевать нами и порабощать нас.

Нет, Все-Отец не мог допустить, чтобы такая варварская раса владела раем. Надо полагать, он послал этих дикарей как гонцов, дабы сообщить, что приготовил для нас новый дом, где уже есть рабы.

Разве вы не замечаете, как эти праздные, чванливые люди сходны с павшими предками из наших древних легенд? Они расточали свое богатство, жадно хлебали, как теленок из мутной лужи, не замечая, что зима за углом. Мы – орудие Все-Отца, средство очистить ту далекую землю от недостойных. Мы – кара, ниспосланная богами за их грехи. Мы завоюем Дара и будем держать в рабстве этих людей, пока дух их не очистится от заразы, которую они именуют «цивилизацией». Мы заберем себе рай, уготованный Все-Отцом для своих любимых детей.

И в ответ вся степь огласилась улюлюкающим боевым кличем воинов, которые взывали к крови, высшей справедливости и священной войне.

* * *

Вот так в одночасье «повелители Дара» обратились в пленников льуку, и жизнь их превратилась в кошмар. Из узников силой выдавливали все до капли сведения, способные помочь их новым господам спланировать вторжение в исконные земли Дара.

Хотя благодаря пришельцам льуку узнали о многих чудесах науки и техники, пэкьу Тенрьо вскоре пришел к выводу, что большинство этих достижений не найдет среди льуку практического применения. Укьу и Гондэ попросту слишком отличаются от островов Дара, и его народу нет особого смысла заимствовать образ жизни дара: это все равно что пересаживать кактус из знойной пустыни в тундру на далеком севере. Бронзовые и стальные клинки, которыми размахивали Крита и его офицеры, определенно крепче каменных топоров и палиц, но у льуку нет известных им месторождений металлов, а запасы с городов-кораблей скоро истощатся. Опять же, в степи слишком мало дерева, подходящего леса для производства стрел, да и, снабженные каменными наконечниками, они окажутся ничуть не лучше пращи.

Пэкьу Тенрьо не считал мудрым заимствовать новую военную тактику, построенную на оружии, которым льуку не могли оснастить войска, поэтому он решил сосредоточиться на поисках средств, при помощи которых возможно будет противостоять боевой технике островов Дара.

Была построена арена со стенами из костей гаринафина. Возводили ее, разумеется, руками рабов из Дара. Затем Криту и его людей вынуждали от восхода до заката сражаться на этой арене против воинов льуку, чтобы Тенрьо мог изучить новые способы ведения боя.

Пэкьу изучал абсолютно все – от танца мечников Кокру до пехотных построений Фасы – и старательно выискивал слабости в любой из техник. Офицеров и солдат вынуждали в мельчайших подробностях описывать сражения прошлого, чтобы выстроить на основании этих рассказов общую модель военного мышления стратегов из Дара.

В одном из таких дурацких потешных сражений Крита был ранен. Рана загноилась, и находившиеся среди членов экспедиции врачи не могли исцелить адмирала, так как не имели под рукой известных им растительных лекарств из Дара. Когда Крита лежал на смертном одре и бредил, люди слышали, как он клянется в любви Нолон и Кья, обольстившим и пленившим его танам льуку, и молит богов Дара препроводить его в Страну бессмертных.

Женщин и мужчин, которые не были воинами: ремесленников и торговцев, поваров и служанок, ученых и инженеров, моряков и врачей – тоже не пощадили. Они призваны были заполнять пробелы знаний льуку о жизни в Дара, которые еще оставались: как там строят дороги, как организованы деревни, как осуществляется власть Мапидэрэ из Пана и как ощущают ее на себе простые люди. Тенрьо понимал, что ему предстоит завоевать многочисленное население, располагая меньшей по размеру армией, и даже с учетом преимущества в лице наездников гаринафинов, для того чтобы управлять таким народом, необходимо понимать мотивы людей и знать их образ жизни, дабы использовать все на благо захватчиков.

* * *

Ога Кидосу представлял собой редкий случай. Поначалу, узнав, что Ога рыбак, Тенрьо решил, что особой пользы от него в этом качестве не будет. Рыбной ловлей льуку не увлекались, да и у берегов Укьу и Гондэ водились совсем другие виды рыбы, нежели в Дара. В результате Ога был направлен на черную работу.

Но таны льуку подметили, что он является центром внимания для собирающихся вечером пленников. После дня тяжелой работы Ога развлекал их интересными историями, поддерживающими дух. Некоторые вожди отнеслись к этому с подозрением, опасаясь, что он может быть главарем заговорщиков.

Тенрьо решил сам послушать истории Оги. Несколько вечеров кряду, переодетый в простого надсмотрщика льуку, он сидел на самом краю толпы пленников, собравшихся у костра, и внимал представлениям Кидосу.

Истории Оги были не просто пересказом легенд Дара – то была приукрашенная повесть об их путешествии в Укьу и Гондэ. Пусть и неграмотный, этот человек обладал талантом прирожденного рассказчика, отличался немалой изобретательностью и красноречием. Он вещал о чудесах Стены Бурь, о стадах китов и крубенов в море, о бессмертных, живущих среди обращающихся звезд, о сказочных принцах и фантастических тварях, обитающих в неведомых землях. Ога сумел даже ухватить крохи из языка льуку и кое-каких их сказаний и вплетал это в красочные гобелены, изображающие дерзость дикарей и их бесшабашную хитрость.

Тенрьо был заворожен. Ога сумел каким-то чудом соединить утонченность сказителей Дара с необработанным материалом, собранным в новой стране. Он необычайно талантливо следовал лучшим традициям дара, искусно используя при этом колорит и ценности земли, где оказался в плену.

И тогда великий пэкьу велел забрать Огу к себе в услужение.

– Ты будешь сопровождать меня, куда бы я ни пошел, и видеть все, что вижу я, – сказал вождь. – Подобно придворным историкам, описывающим свершения повелителей Дара, ты станешь моим биографом, воздвигнешь мне памятник при жизни, создашь легенду на тысячи веков.

* * *

Разумеется, всем пленникам из Дара полагалось учить льуку своему языку. Дети пэкьу Тенрьо сызмальства овладевали им: жизненно важно понимать мысли чужого народа, если собираешься править им.

По мере того как узники истощали запасы полезной информации, давление на них усиливалось. Пытки сделались рутиной, ежедневные учения на арене становились безжалостными. Некоторые из пленников погибали от болезней или ран, другие