* * *

При всем их уме ни Кудьу, ни Вадьу по прозвищу Танванаки не удавалось извлечь смысл из расчетов, сделанных Луаном Цзиа в «Гитрэ юту». Коренящееся глубоко в душе сомнение в искренности принца и принцессы льуку побудило Луана не записывать все этапы своих вычислений и исключить из системы доказательств важнейшие шаги. В результате итоговая модель получилась такой сложной и отвлеченной, что никак не получалось воспроизвести мыслительный процесс ученого, не расшифровав намеки, оставленные в книге в сокращенном виде. Вопреки всем тщательно разработанным планам, хитроумные льуку так и не сумели полностью обмануть лучшего стратега Дара.

В общем, у них имелась только одна дата, тогда как требовалось гораздо больше.

Пэкьу Тенрьо начал с попыток уговорить Луана. Он посулил ему несметные богатства и пообещал сделать могущественным таном после завоевания Дара.

Луан рассмеялся ему в лицо.

Затем пэкьу попробовал пытки. Ему было известно множество надежных способов причинить боль, и прежде они неизменно срабатывали с изнеженными пришельцами из Дара. Луану один за другим вырывали ногти на ногах, и бедняга орал, пока не пропадал голос. Привязав бедра ученого к длинной костяной скамье, ему загибали ноги вверх до тех пор, пока не ломались колени, и Луан выл так, что у стражников кровь отливала от лица.

Но когда ему давали «Гитрэ юту» и перо, он просто качал головой.

Строптивца окунали под воду и держали до тех пор, пока он не переставал дергаться, и лишь потом вытаскивали. Ему сдавливали грудь тяжелыми камнями, пока он не терял сознание. С течением времени один лишь вид воды или доски с камнями заставлял Луана трепетать от ужаса, и он рвался из рук стражей в напрасной попытке сбежать.

Но когда ему приносили «Гитрэ юту» и совали в руку перо, он только качал головой.

– Воин льуку не издаст ни звука, даже когда пламя гаринафина сжигает его плоть, – сказал пэкьу Тенрьо, хмурясь. – А ты, подобно всем неженкам из Дара, кричишь и плачешь, как ребенок, от малейшего неудобства. Ты явно лишен боевого духа.

– Нет стыда в том, чтобы кричать, когда тебе больно, – ответил Луан Цзиа. – Как нет ничего позорного в том, чтобы признаться, что тебе страшно. Истинная храбрость состоит в том, что человек принимает боль и страх, но все равно поступает правильно.

Взбешенный пэкьу Тенрьо поклялся живьем ободрать Луану Цзиа кожу, срезая ее полоска за полоской. Но Танванаки напомнила отцу, что им по-прежнему необходимо узнать секрет, скрытый в голове у ученого, и, убив его, они никак не приблизятся к цели.

– Можешь предложить способ получше? – спросил пэкьу.

– Люди из Дара очень подвержены наставлениям своей философии, – заметила Танванаки. – И у меня родилась идея, которая, как мне кажется, сработает. Иногда самая страшная пытка вовсе не связана с истязаниями плоти.

* * *

Луана Цзиа снова притащили на носилках в пыточный шатер, но на этот раз у столба стоял Ога Кидосу, голый и связанный.

– Если ты не сделаешь того, о чем мы просим, – проговорил пэкьу Тенрьо, – мы больше не причиним тебе вреда.

Стражник льуку полоснул каменным ножом по груди Оги Кидосу и срезал кусочек плоти. Кровь брызнула из раны, Ога закричал. Лицо Луана перекосилось. Он возмущенно воззрился на пэкьу Тенрьо, и глаза его словно бы метали искры.

– Каменный нож очень острый, – вкрадчиво сказал пэкьу Тенрьо. – По моим прикидкам, придется сделать тысячу порезов, прежде чем твой друг умрет.

Ога нечленораздельно взвыл, когда стражник снова шевельнул кистью. Кровь полилась из второй раны.

– Ну а затем, – продолжил пэкьу Тенрьо, – я выберу одного из детей, рожденного от рабов-дара, и проделаю с ним то же самое. А когда умрет и он, возьму следующего.

Многие гости из Дара завели детей от льуку: или в период, когда с ними обращались как с королями, или позже, когда им пришлось играть роль рабов: соотношение сил изменилось, но дети, ни в чем не повинные, все-таки рождались.

К большинству полукровок льуку относились как к рабам.

Зубы Луана заскрежетали, когда он с силой стиснул их, а вены на лбу и шее вздулись и запульсировали.

– Тебе не причинят больше вреда, – заверил ученого пэкьу Тенрьо. – Я намерен щадить тебя, чтобы ты жил долго и видел, сколько людей умирает из-за твоего упрямства.

Слова его прерывались очередными стонами Оги, когда стражник снова и снова кромсал несчастного.

Луан попытался встать с носилок, но веревки из сухожилий прочно удерживали его.

– Не я в ответе за них!

– Ай-ай-ай! – промолвил пэкьу Тенрьо. – Какой же ты лицемер! Ваши мудрецы без конца толкуют о ценности человеческой жизни и об отсутствии разницы между преступным действием и бездействием. И вот теперь ты делаешь вид, будто не имеешь никакого отношения к человеку, держащему каменный нож. Ты в силах остановить пытку простым кивком; отказываясь сделать это, ты все равно что сам наносишь порезы.

Страж сделал три быстрых движения запястьем, и вопли Оги слились вместе, не напоминая уже больше человеческий голос.

– Стойте! Прекратите!

Пэкьу Тенрьо посмотрел на Луана Цзиа и ухмыльнулся.

Старый ученый кивнул, признавая свое поражение. В бытность юношей, движимым страстью мстить за несправедливость, он мог бы укрепить дух и устоять вопреки крикам пытаемого Оги, которые буквально разрывали его сердце. Будь он тем самым молодым стратегом, что дал королю совет предать друга ради прочного мира для всего народа, судьбы миллионов людей могли бы перевесить для него страдания одного-единственного человека. Но возраст подточил его логику, и теперь Луан Цзиа не мог вынести мысли, что стал причиной пыток своего друга. Чувства превращают нас в глупцов, и все-таки без чувств мы были бы просто бездушными инструментами, которыми пользуются боги в своих непостижимых уму играх.

* * *

Луан Цзиа выдал целую серию новых дат последовательного образования проходов в Стене Бурь.

– Это сработает лишь в отношении северного участка Стены, потому как именно к ней относится наибольшее число имевшихся у меня наблюдений, – пояснил он. – И чем дальше мы уходим в будущее, тем менее точными становятся расчеты.

С целью проверить, что Луан Цзиа и в самом деле сказал правду, пэкьу Тенрьо забрал у него результаты расчетов и счислений пути, потребовав переделать все заново. Он рассуждал так: если ученый пытался на ходу изобрести ложные цифры, необходимость опять воссоздать труд выявит нестыковки.

Трижды просили Луана Цзиа пересчитать, и каждый раз результат был один и тот же.

Все еще не полностью