Чаша весов склонялась то в одну, то в другую сторону, но исход сражения в конечном итоге решили пушки Армстронга[65], установленные войсками клана Набэсима на территории современного кампуса Хонго Токийского университета. Снаряды перелетели через пруд Синобадзу и попали точно в храм Киёмидзу Каннон, где скрывались самураи Сёгитай. Теперь оба снаряда вместе с цветной гравюрой, изображающей те события, выставлены на территории храма, вот только все дело в том, что ни один из них так и не разорвался. Потом даже ходили байки про воинов Сёгитай, которые, завидев летевшие в них снаряды, с криками разбегались сломя голову.

На гравюре изображен охваченный огнем сражения холм Уэно, но в действительности все было не совсем так. Императорские войска желали буквально стереть это место с лица земли – слишком прочно обосновался тут сёгунат Токугава, поэтому они запаслись маслом в лавках на Хирокодзи и с помощью него устроили пожар, в котором сгорел, в том числе, и ни в чем не повинный храм Канъэй-дзи.

Говорят, тела воинов Сёгитай не убрали с холма Уэно, даже когда пошел дождь и пожар прекратился. Не выдержав этого зрелища, монах Буцума из храма Энцу-дзи, что у Минами-Сэндзю, и храбрец Микавая Кодзабуро, рискуя собственными жизнями, выкопали на холме могилы и предали земле останки двухсот шестидесяти шести человек.

В тот же год отряды молодых самураев Бяккотай – «Белых тигров» – воевали в Айдзу[66]. На северо-востоке страны возник так называемый «Северный союз», противоборствующий императору, и «Белые тигры» сражались на его стороне, но императорская армия превосходила их численностью, так что в конечном итоге после месячной осады замок Цуруга пал.

Меньше чем через десять лет в Кагосиме, на родине Сайго Такамори, поднимется антиправительственное восстание, которое закончится самоубийством его предводителя в пещере горы Сирояма.

Вот как получается – сначала Сайго Такамори уничтожил Сёгитай и воинов Айдзу, а затем сам стал мятежником, погибшим в столкновении с императорскими войсками. А теперь его статуя и могила самураев Сёгитай оказались рядышком тут, в парке Уэно. Что это – случайность или насмешка судьбы?

Ты, Кадзу, ведь из Фукусимы? Изначально, в эпоху Эдо, вся эта территория, на которой сейчас располагается парк, принадлежала храму Канъэй-дзи. А основал Канъэй-дзи монах по имени Тэнкай, который происходил из города Такада, что в Айдзу. За храмом Киёмидзу Каннон находится пагода, в которой хранится прядь его волос. Тэнкай посадил в Уэно сакуру с горы Ёсино в Наре – интересно, кстати, что сорт, который мы называем сегодня «вишней Ёсино», возник только в последние годы правления сёгуната Токугава. Так вот, монахи Канъэй-дзи захотели восстановить прежний вид парка и обратились к другим храмам, чтобы те поделились с ними веточками сакуры, с помощью которых можно было бы привить старые деревья. На главной дорожке высажена как раз та самая сакура с горы Ёсино, а вот у входа в художественный музей – «плакучая вишня» из поселка Михару в Фукусиме. Сбоку от музея природы и науки стоит памятник микробиологу Ногути Хидэё – он ведь тоже из Фукусимы, из деревеньки Инавасиро.

Именно в этом месте в парк проникает наибольшее количество звуков извне. Подталкивая вперед нагруженный мусорными мешками с алюминиевыми банками или старыми журналами велосипед, я частенько останавливался у памятника Сайго Такамори и закрывал глаза.

Вот едут машины… тарахтят двигатели… визжат тормоза… шины шуршат по асфальту… а вот взлетает вертолет…

С закрытыми глазами мне казалось, что звуки будто отделяются от своих источников и взмывают ввысь, так что я переставал понимать, приближаются ли они ко мне или это я двигаюсь по направлению к ним – я чувствовал только, что бесследно растворяюсь в небе вместе с ними.

Тот звук…

В ушах засвистел прорезанный прибывающей электричкой воздух; вот одни люди вышли, другие зашли, состав снова тронулся и уже скрылся из виду, но скрежет металла и стук колес все еще отдаются беспорядочной какофонией звуков в голове… Страшный грохот… кажется, сейчас разорвутся барабанные перепонки, я съеживаюсь всем телом… лязганье, гудок, еще гудок… дыхание сбивается, во рту пересохло… гул затихает…

Я засунул дрожащую руку в карман куртки и достал несколько мелких монеток, чтобы купить газировки в автомате. Лишь после того, как я залпом осушил напиток, страх ушел, а перед глазами вновь была обыкновенная станция с ее повседневной размеренной жизнью.

Но вот приближается еще один состав. Сделав последний глоток, я выбросил бутылку в мусорный бак и подошел к желтой линии на платформе.

Поезд в направлении Икэбукуро – Синдзюку прибывает на платформу номер два. Пожалуйста, отойдите от края за ограничительную желтую линию.

Я сделал шаг вперед, потом еще один. Шапку я надвинул пониже, так что, думаю, никто не заметил, что глаза у меня были закрыты. Я почувствовал под ногами выпуклые блоки, сделанные на платформе для слепых, – значит, я уже на желтой линии. Я остановился, охваченный страхом, волной разливавшимся в темноте под моими сомкнутыми веками. Я судорожно прислушивался к звукам вокруг – вот цокают каблуки, шаркает разная обувь – от ботинок до сапог, кто-то говорит по мобильному, кто-то покашливает в ожидании электрички. И тут послышался знакомый грохот…

– И вот я гляжу на обратную сторону упаковки с бэнто – а срок употребления, оказывается, до сегодня! И куда теперь его… А потом подумал – может, не заметят, и не стал ничего говорить.

– Понятно.

– А на следующий день в компанию приходит сообщение…

– О том, что продукты испортились?

– Ну да…

Между памятником Сайго Такамори и могилой воинов Сёгитай стоя беседуют два мужчины, по виду – «белые воротнички». Одеты они в траурные костюмы. Один в медицинской маске, волосы у него с проседью, щурится на солнце. Другой, помоложе, держит за спиной сумку и как будто немного напряжен.

– Не лучше ли было сказать как есть? Если выбирать, я бы предпочел, чтобы меня предупредили, а не просто промолчали.

– Только представь – он не убрал коробку в холодильник и оставил в тепле, а когда попробовал наутро, запах был просто отвратительный. Вот умора!

– Но это ведь была рекомендация по употреблению, а не срок годности, так? Все было бы нормально, положи он бэнто в прохладное место. С таким же успехом он мог засунуть его в микроволновку, забыть вытащить и оставить на ночь.

В глазах правительства Мэйдзи Сёгитай были мятежниками, поэтому на самом могильном камне нет названия их объединения, зато на створках ворот прикреплены железные круги с рельефным изображением иероглифа «ги», что означает «долг».

Информационная табличка гласит, что выжившие члены Сёгитай возвели этот камень в память о товарищах, чьи останки были сожжены здесь, и