напитки, оставшиеся после поминок, а еще…

Похоже, тело начало разлагаться. Теплая погода сделала свое дело.

Чувства переполняли меня, но какие именно, понять я не мог – просто слишком устал. Я был практически истощен, и все же продолжал ощущать внутреннее напряжение. Мое физическое тело будто заняло оборонительную позицию по отношению к эмоциям. Я не мог больше это терпеть – эту печаль, эту боль, эту ярость…

Желудок вдруг скрутило – будто невидимый кулак резко сжал внутренности. Я пошевелил правой ладонью под одеялом, потирая живот.

Запах все еще стоял в комнате.

Я закрыл глаза и сосредоточился на своих ощущениях.

Через ноздри запах проникал в мое тело, попадал в кровь и разносился все дальше… Казалось, я тоже гнил изнутри – вот только я все еще был жив.

Все закончилось.

Все закончилось, но я был жив…

Я должен продолжать жить, должен похоронить Коити.

Жить…

После завтрака Сэцуко протянула мне что-то, завернутое в фуросики. Развязав сверток, я увидел траурный костюм. Мне одолжил его председатель нашего товарищества соседей.

Я надел черное кимоно из тонкого блестящего шелка с изображением пяти родовых гербов и хакама, а Сэцуко помогла с завязками и поясом.

Принесли гроб, сделанный из дерева павловнии.

Мы положили в него тонкий футон и подушку.

Потом мы приподняли тело Коити, чтобы завернуть в покрывало, на котором он лежал.

Сэцуко повесила на шею нашего сына ритуальную ленточку, а затем мы всей семьей взялись кто за его голову, кто за руки, кто за туловище и перенесли его в гроб.

Моя мать склонилась у гроба и вложила четки в ладони Коити, соединив их у его груди.

Настоятель Сёэн-дзи положил на тело Коити сложенный в три раза листок бумаги с именем Будды Амиды.

– Поскольку при жизни Коити не получил монашеского имени, я как настоятель храма, прихожанином которого он являлся, сам проведу церемонию пострига – поклянусь от лица Коити в верности Трем сокровищам: Будде, закону и монашеской общине, и да найдет он в них спасение!

Все мы сложили руки в молитве.

– Нелегко принять человеческий облик, но мы уже его приняли; нелегко услышать голос закона, но мы слышим его, и если нам не спастись в этой жизни, значит, суждено в следующей – так станут же Три сокровища нашим пристанищем!

Настоятель три раза приложил бритву к волосам Коити, изображая, будто сбривает их.

– Пусть Будда станет моим пристанищем!

И да постигну я великий путь, поклявшись вместе с другими живущими следовать его учению.

Пусть закон станет моим пристанищем!

И да погружусь я вместе с другими живущими в кладезь знаний Будды, преисполняясь бескрайним океаном мудрости.

Пусть община станет моим пристанищем!

И да будем мы едины вместе с другими живущими, не встречая препятствий на пути своем.

Закон превыше всего, закон глубок и деликатен, и во веки веков нелегко оказаться пред ним, но мы взираем и обращаемся в слух, принимаем и сохраняем его. И да откроется нам истина Будды.

Настоятель вручил мне листок бумаги с посмертным именем моего сына.

Скончался тридцать первого марта пятьдесят шестого года Сёва

Монашеское имя: Сяку Дзюнко

Мирское имя: Мори Коити, двадцати одного года от роду

– Будда велит нам, принявшим постриг, отринуть земное имя и зваться попросту его послушниками. Сын ваш также перешел в это новое воплощение, поэтому иероглиф «сяку» в его новом прозвании будет знаменовать ту связь, что есть теперь между ним и Шакьямуни. Знак «дзюн» говорит о том, что он последует учению Будды. Ну а последний иероглиф, «ко», я взял из его мирского имени – Коити.

Настало время выносить гроб на улицу – похоронный обряд подошел к завершению.

Мы окружили гроб и на прощание положили внутрь цветки хризантемы.

Потом закрыли крышку. Шестеро наших родственников-мужчин подняли гроб и понесли к прихожей.

Я же нес деревянную табличку с посмертным именем сына.

Я надел сандалии с черными ремешками и вышел из дома.

Меня ослепило солнце.

Соседи из Мигиты – и мужчины, и женщины – все были в траурных нарядах, только лица проплывали мимо меня белоснежными пятнами – в ярком свете я не мог разглядеть, кто есть кто и какое у них на лице выражение.

В воздухе летели лепестки сакуры – кажется, поднялся небольшой ветерок.

Я почувствовал аромат нарциссов.

Потом опустил глаза и заметил множество цветов под ногами.

Выходит, наступила весна.

Мой взгляд упал на катафалк из некрашеной древесины с медной гравированной крышей. Его, в отличие от всего остального, я видел четко.

Передав деревянную табличку отцу, я сделал шаг вперед и поклонился.

Солнечный свет становился все ярче. Я попытался что-то сказать, но не смог выдавить ни слова, меня пошатывало, будто я не на твердой земле стою, а колыхаюсь туда-сюда в воздухе.

Сэцуко и Ёко поддерживали меня с двух сторон под локти.

Отец заговорил вместо меня:

– Хочу выразить признательность всем за то, что нашли время прийти и проститься с моим внуком Мори Коити. Жизнь Коити была короткой, но счастливой – последнее во многом благодаря вам. Мы скорбим, но одновременно надеемся, что наша с вами связь со временем не ослабнет. Еще раз большое вам спасибо!

Как только гроб подняли, все запели прощальную молитву.

Наму амида буцуНаму амида буцу

Это были те самые печальные песнопения, за которые наших предков когда-то по недоразумению нарекли «плаксами из Каги».

Наму амида буцуНаму амида буцу

Наш прапрадедушка, принадлежавший к третьему поколению семьи после переезда, еще говорил на диалекте провинции Кага. В старину гроб обычно несли на спинах, точно праздничный паланкин, четверо человек, и по дороге к месту сожжения умерших в горах за ним тянулась целая похоронная процессия, распевавшая молитвы. Гроб устанавливали на перекрещенные сваи, подкладывали дрова и солому и поджигали. За огнем следили по очереди, пока от тела не оставались одни кости. Затем родственники руками собирали их одну за другой…

Наму амида буцуНаму амида буцуНаму амида буцуНаму амида буцу

Я забрал у отца табличку и присоединился к нашей небольшой процессии.

«Ну вот, теперь и вашу поминальную табличку будет кому понести!» – так в нашем поселке частенько поздравляют тех, у кого родился мальчик. Родители в ответ смеются: «Этому, что ли? Да ну!»

Коити не понесет мою поминальную табличку.

Это я теперь несу ее для него.

Наму амида буцуНаму амида буцу

Руки… ноги…

Руки сжимают табличку, ноги продолжают шагать за катафалком.

У меня все еще есть руки и ноги, но я уже ни на что не годен.

Наму амида буцуНаму амида буцу

Горе, обрушившееся на меня, горе, забравшее у меня все…

Наму амида буцуНаму амида буцу

Я уже не чувствую ни рук, ни ног.

И все же продолжаю идти вперед, будто в полусне.

Наму амида буцуНаму амида буцу

Мой сын родился двадцать третьего февраля тридцать пятого года Сёва, в один день с наследным принцем Хирономия Нарухито, и в честь этого мы назвали его Коити, позаимствовав знак «ко» из имени принца.

Этот иероглиф