с тех пор на протяжении ста двадцати лет их потомки ухаживали за мемориалом, ныне же он признан объектом исторического наследия и передан в управление администрации Токио. Искусственные цветы, возложенные к могиле, вылиняли настолько, что невозможно понять, какого цвета они были изначально, их стебельки все погнулись и поломались. На подставке для благовоний стояла пахучая пластинка от насекомых марки «Кинтё», рядом валялась разрезанная напополам двухлитровая пластиковая бутылка.

– Она в последнее время просто подсела на мукаго[67]. Готова добавлять буквально везде, даже в салат. А если не положишь, начинает ныть…

– Мукаго? Довольно старомодно, надо сказать. Хотя, вообще-то, если их сварить в подсоленной воде, получится неплохая закуска к саке, да и рис с мукагэ – это довольно-таки вкусно.

– А недавно мы ходили в ресторан, где подают угря.

– Ой, кто же сейчас угрей-то ест? Их почти и не осталось, нельзя угря часто… Это ведь исчезающий вид, мальков с каждым годом все меньше, а потому даже один способный к размножению взрослый угорь, оставленный в живых, может помочь их спасти. И это не шутка.

– Порция риса с жареным угрем – она же рассчитана на одного, разве не так? А она тут же залезла в мою миску палочками и оттяпала почти половину, даже разрешения не спросив! Сказала, мол, ей одной порции мало, не наестся. А мне, значит, пришлось пустой рис жевать, с одним перцем. И это в ресторане, где главное блюдо – угорь!

– Почем нынче рис с угрем? Тысячи две?

– В том месте, куда она нас потащила, три!

– Вот это да!

– Больше я в такие дорогущие рестораны ни ногой. Эти три тысячи иен лучше уж потратить в самом простом кафе, типа «Gusto».

– Как-как?

– Там и риса положат целую миску, и добавки можно попросить.

– Кстати, а сколько ей лет?

– Тридцать два.

– Да, молодой растущий организм – это уже не про нее.

Мужчины в траурных костюмах медленно двинулись вперед, пересекли площадь и направились в сторону храма Киёмидзу Каннон.

Посреди площади женщина, по виду – офисная работница, наклонилась, чтобы заправить тонкие джинсы в ботинки коричневого цвета. Волосы до плеч почти полностью закрывают лицо, а ее вытянутая тень напоминает журавля.

– Вот приду к ней домой, а она наверняка там гамбургеры ест.

– Гамбургеры?

– Ну, может, и не гамбургеры, но все равно, что-нибудь, да жует! Шоколадку там…

– Но ведь шоколада много нельзя.

– В целом да, но не совсем же от него отказываться! Я, например, сладкое ем. Но мой предел – это штук шесть клубничных палочек «Покки»[68], не больше. А вот к шоколадкам типа «Мэйдзи» я и вовсе равнодушен, хотя говорят, что они даже в чем-то полезны, если только не переедать.

– По мне, так если в шоколадке нет миндаля – это деньги на ветер.

Подул ветер. Участки тени перемежались с солнечными, будто ячейки причудливо сплетенной сетки. Откуда-то показалась девочка лет четырех-пяти на детском велосипеде с розовыми колесами. Выписывая круги, она старалась ехать по солнечным местам. Передняя корзинка на ее велосипеде тоже была розовой.

– А мне кажется, сладкое надо есть каждый день. Да хоть кусковой сахар, он еще и самый дешевый, ко всему прочему.

– Маршмэллоу[69].

– Что?

– Она обожает маршмэллоу.

– Ой, да все равно что резина, жевать невозможно. Я в последнее время, кажется, превращаюсь в настоящего ворчливого деда. Вот, например, сушеная иваси[70] – ее еще, знаешь, часто на закуску подают. Так я бы только ее и ел.

– Что может быть лучше иваси? И никакой ты не дед. С зубами у тебя тоже полный порядок.

Бездомная пожилая женщина проходит мимо храма Киёмидзу Каннон. Голова у нее обернута полотенцем, а к рюкзаку английскими булавками прикреплено зимнее пальто.

– Когда иваси нет в супермаркете, приходится идти искать ее в других местах.

– Сейчас ее не особо где продают, да?

– Да нет, надо только немного пройтись в округе. Ищите и найдете, как говорится.

Слышно, как заработала бензопила. Рабочий в корзине светло-голубого крана, следуя указаниям напарника, оставшегося внизу, спиливал перекрещивающиеся между собой, образуя своеобразный тоннель, ветви гинкго и дзелькв. Другие рабочие собирали упавшие ветви и связывали веревкой, а щепки подметали бамбуковой метелкой.

– В сушеных иваси и калорий-то нет – как ни погляди, полезная штука.

– Только соли многовато. У меня давление повышенное, и врач сказал, что в день мне можно употреблять не больше шести граммов соли – это включая ту, что входит в состав готовых продуктов. А без солененького и рис плохо идет. Да и к саке сушеная иваси подходит лучше всего.

– А еще мойва, мойва!

– Точно, мойва…

Проходя мимо указателя у кургана Сурибати-яма, мужчины в траурных костюмах немного ускорили шаг и двинулись в сторону входа на станцию Уэно.

Перед курганом стоят две таблички. Одна – объявление от местного отделения полиции, красными знаками на белом фоне гласит: «Вход в ночное время запрещен». Другую, из нержавеющей стали, установил Комитет по образованию района Тайто – с ее помощью можно узнать больше об истории Сурибати.

Курган Сурибати-яма. Получил свое название по внешней схожести с глиняной ступкой – сурибати. Здесь были обнаружены предметы керамики эпохи Яёй[71], а также фрагменты глиняных статуэток ханива[72]. Курган был возведен примерно тысячу пятьсот лет назад и относится к типу «замочная скважина».

Сурибати-яму венчает круглая площадка, по периметру которой растут высокие гинкго и дзельквы. Из-за их густой листвы с начала весны и до конца осени с вершины кургана практически ничего не увидеть.

Но если все-таки приглядеться, то в промежутках между стволами, ветвями и листьями можно рассмотреть зеленую ограду стадиона имени Масаоки Сики[73] – в университетские годы поэт любил играть в бейсбол с друзьями здесь, в парке Уэно. В те дни, когда на стадионе играли дети или взрослые, было слышно, как они кричат что-то друг другу, как мяч ударяется о бейсбольные биты и перчатки, как поддерживают их зрители на трибунах и семьи, оставшиеся за сеткой. Сегодня, однако, стояла тишина.

Прислушайтесь.

Слова часто спотыкаются и теряются, ведут нас окольными путями или оканчиваются тупиком, но слух никогда не подводит.

Вяло стрекочут какие-то насекомые.

Может, это первые в этом году цикады?

Может, даже цикада Кемпфера…

Или просто кузнечик, или еще кто-то…

Закаркала ворона – прячется где-то в ветвях деревьев, а три воробья чирикают, сидя на газовом фонаре посреди площади.

У памятника Сайго Такамори все еще шумит бензопила – рабочие продолжают спиливать ветки.

Возле стадиона имени Масаоки Сики жужжит газонокосилка.

Ветер задувал со всех сторон, заставляя шелестеть листву на деревьях. За ними виднелись палатки бездомных. Они скрывались за оградой зеленого цвета, части ее, сделанные из решетки, замотаны брезентом. На брезенте были изображения – облака, плывущие по синему небу, летящие чайки, два дерева на холме, двухэтажный домик с красной крышей и дымовой