втыкая в них конопляные стебли – что-то вроде ножек, и устанавливают их на алтари. Огурец изображает лошадь – она должна помочь духам предков побыстрее прибыть домой, баклажан же символизирует быка, который ходит медленно и, следовательно, умершие на обратном пути могут подольше задержаться в мире живых. Но наши почившие предки – не идиоты. И приходят к нам почаще, чем раз в году. В момент смерти они уже перерождаются в будд и возвращаются в родные дома из Чистой земли, чтобы непрестанно охранять наш покой. Наивно полагать, что они посещают живых только на неделе праздника Бон.

«Восславь же Амиду – и отовсюду явятся к тебе неисчислимым множеством другие будды, возвещая покой и счастье». Так гласит молитвенная книга Истинной школы Чистой земли. Это означает, что если мы будем исправно возносить молитвы Будде Амиде, наши умершие предки, переродившиеся в Чистой земле, вернутся, чтобы защитить нас. Повторяйте же: «Спаси меня, денно и нощно и во веки веков! Спаси меня, денно и нощно и во веки веков!»

Покровителем клана Сома считается воплощение божества Мёкэн[60], которому поклоняются в трех святилищах – Накамура-дзиндзя и Одака-дзиндзя в Соме и Ота-дзиндзя в Харамати. Каждый год с двадцать третьего по двадцать пятое июля проходит «праздник лошадей», но даже на это время последователи Истинной школы Чистой земли не прекращают полевые работы. Говорят, бывало и такое, что разгневанные «местные» пытались отобрать у наших предков тяпки.

Мы называем людей из Сомы «местными», а они в свою очередь кличут нас «людьми из Каги», презрительно добавляя, что мы «понятия не имеем, как следует отправлять обряды».

Да, нашим предкам и в самом деле пришлось изрядно настрадаться. Правитель Сомы позволил им занять эти земли и пообещал, что они перейдут во владение наших предков, если те их расчистят. Они старались изо всех сил, обрабатывая земли, но правитель не позволил им подвести воду к полям.

Как ни крути, а в земледелии без воды никуда. Ох, и тяжко же было нашим прародителям. Они пытались поговорить с «местными», но те даже на порог не желали пускать «людей из Каги». В итоге последователям Истинной школы ничего не оставалось, кроме как собраться и построить собственное водохранилище, а уже оттуда наконец-то провести воду к полям.

По утрам и вечерам наши предки пели гимн Истинной веры, восхваляя Будду, «местным» же казалось, будто они плачут по своей далекой родине в надежде вернуться туда, поэтому их в шутку прозвали «плаксами из Каги».

Все это чрезвычайно прискорбно. Но как учил преподобный Синран[61], славящий Будду да не встретит препятствий. И сколько бы боли и печали ни испытали наши предки, возделывая заброшенные земли и подвергаясь гонениям, они никогда не сходили со своего пути. Так и мы должны принимать как должное все, что происходит с нами, и просто продолжать жить…

Бом, бом, бом, бом, бом! Тишину дома нарушил привычный уху бой стенных часов, висевших здесь еще задолго до моего рождения.

Я подумал о том, что Коити этого уже не услышит, и, почувствовав себя как-то странно, уставился на раскачивавшийся то в одну, то в другую сторону золотистый маятник. Когда бой часов наконец умолк, стало так тихо, как будто все вокруг погрузилось под воду, и я не мог отделаться от мысли, что Коити прислушивается к этой тишине…

Еще до того, как пробило шесть, в доме собрались последователи Истинной школы Чистой земли из Китамигиты и соседней Минамимигиты с ритуальными лентами на шеях. Вместе с настоятелем храма Сёэн-дзи они устроились перед алтарем и принялись молиться.

Когда ночное бдение подошло к концу, мы сняли перегородки, отделявшие комнату с алтарем от гостиной, и в получившемся просторном помещении в шестнадцать татами накрыли для поминок три складных стола.

Отец научил меня, что сказать в качестве главного распорядителя похорон. Я в точности последовал его указаниям, выступая перед собравшимися на поминки.

– Хочу искренне поблагодарить всех за то, что, несмотря на занятость, вы смогли присутствовать на церемонии поминовения моего сына Коити. Он скончался тридцать первого марта в своей квартире в Итабаси в Токио. Ему был двадцать один год. Мы приготовили для вас легкие закуски. Приглашаю вас разделить с нами эту скромную трапезу и вместе с тем отдать дань памяти умершему. Похороны завтра в полдень. Еще раз благодарю вас за поддержку!

Я сел напротив настоятеля. Принесли еду – тушеный корень лопуха, сваренные в соевом соусе овощи, овощи в белом соусе, обжаренные в кляре горные травы, соленья и другие постные блюда. Перед каждым из гостей поставили по тарелке и чашке, а я на правах главного распорядителя обходил присутствующих с бутылкой «Оку-но мацу» в руках и подливал им саке.

– Мне казалось, Коити только недавно двадцать стукнуло… Такой молодой, и вдруг…

– Никогда не знаешь, что с человеком случиться может.

– Что тут скажешь… Невозможно поверить, Коити…

– Ужасно все это.

– Держитесь!

– А ведь буквально незадолго до этого Сэцуко рассказывала, что он уехал в Токио, сдал государственный экзамен по рентгенологии. Я так гордился им, сказал, что теперь-то все у него впереди, и вот… Как жаль, что так вышло…

– Бедный мальчик.

Осаму, второй сын Маэды, жившего в трех домах от нас, привел с собой молодую женщину.

– Все так внезапно случилось… – произнес он, потупив взор.

– Супруга твоя? – спросил я.

– Да, мы с Томоко поженились в начале этого года. Церемония прошла в Умэдо, в Намиэ, а банкет – в гостинице «Маруя» в Харамати. Коити тоже там был, произнес речь и выглядел просто отлично. И потом, когда официальная часть закончилась, мы славно повеселились, пели наш школьный гимн. Кто же знал, что это будет наша последняя встреча…

Тяжело вздохнув, Томоко, не вставая, достала из сумочки белый носовой платок, промокнула выступившие в уголках глаз слезы и высморкалась, потом опять положила руки на согнутые колени. Ее гладкий лоб и круглые щеки делали выражение и так детского лица еще более наивным.

– Мы с Коити так все время и проучились в одном классе – в младшей школе Мано, средней школе Касимы и старшей школе Харамати. В школьном журнале его фамилия шла сразу за моей – Маэда, потом Мори, поэтому его всегда вызывали после меня… В старшей школе мы вместе ходили на секцию кэндо[62]. Он стал моим самым близким другом. Я был главным в нашей секции, а он – моим заместителем…

Я слышал об этом впервые.

Ни Коити, ни Ёко не питали ко мне особенно теплых чувств – они почти меня не видели, да я и сам толком не понимал, о чем с ними разговаривать.

И хоть это были мои родные дети, в общении с ними я