Шрифт:
Закладка:
Несмотря на то что у аристократки было всё – богатый муж и дочь Клер, особняк на рю де Бон и даже роскошный замок в Круасси, – жизнью она была не особо довольна, мужа не любила, дочерью не занималась, как, впрочем, и ведением финансов. Всё это, с её точки зрения, было слишком «убого и приземлённо», недостойно высоких чувств. Хотелось любви, большой и светлой, на которую способен лишь «особенный» человек. Одна беда – годы, которые брали своё; судьба по-прежнему обходила мадам д’Агу стороной.
Пришлось идти к известной парижской гадалке мадам Ленорман[142] (как видим, ясновидящие и всякого рода прорицатели в XIX веке пользовались большим спросом). Эту даму навещали многие из властей предержащих, чему были свои причины. Во-первых, прорицательница почти никогда не ошибалась; а во-вторых, в своё время именно она предсказала генералу Бонапарту его великое будущее и бесславный конец. Согласитесь, это что-то значило.
И вот Ленорман предсказала тоскующей даме скорое знакомство с великим человеком.
– Главное – верьте, – успокоила д’Агу прорицательница. – Это случится очень скоро, и вы узнаете, что такое настоящая любовь…
Предсказание, что называется, оказалось пророческим. Вскоре она познакомилась с Ференцем Листом, с которым закружилась в вихре страстного романа. Хотя «страстный роман» сказано слишком высокопарно; их отношения напоминали скорее бурю, ураган, торнадо… Забыв про мужа и дочь, графиня (она была старше Ференца на шесть лет) уезжает с Листом в Швейцарию, где дарит возлюбленному… очаровательную дочурку. А вскоре – ещё одну.
Осенью 1836 года эти двое (вернее – уже четверо) вновь возвращаются в Париж, где поселяются в шикарных апартаментах «Отеля де Франс» на улице Лафит. Другом семьи в этот период становится Жорж Санд. Лист и свёл «сердцеедку» Санд с Шопеном (к радости последнего или к несчастью – сказать довольно сложно). Спустя какое-то время семейство Листов (или д’Агу?) перебралось в угрюмый замок Ноан, принадлежавший Санд. «Спокойный край, с милыми деревенским привычками»… Замок на отшибе, подальше от любопытных глаз газетчиков и всех прочих, тем более что парижане, возмущённые поведением обоих (напомню, Мари по-прежнему замужем за графом д’Агу!) негодуют. Но всё разрешилось вполне благополучно: Лист дал несколько концертов, и Париж… пал к его ногам.
У д’Агу и Жорж Санд много общего. Графиню знали и как успешную писательницу, чьи книги выходили под псевдонимом Даниэль Стерн. Её «Нелидой» зачитывался весь европейский бомонд. Тем не менее Лист и д’Агу утомили даже невозмутимую Аврору.
«Вместе с тем в компании, – пишет Пьер Сиприо, – имели успех самые незамысловатые шутки. Листу, например, случалось испортить воздух, и он с невозмутимым видом обвинял в содеянном дочку Жорж Санд Соланж, а гувернантка Соланж утверждала, что пахнет на удивление приятно… Здесь считалось остроумным насыпать кому-нибудь в постель конского волоса или переодеться привидением и, вооружившись лопатой, гоняться за “кандидатом в трупы”…»{428}
После отъезда из замка Ноан Мари д’Агу скажет Листу:
– Надеюсь, ты согласишься, милый, что Жорж совершенно не умеет себя вести…
Кстати, об отношениях Бальзака с Жорж Санд. В конце тридцатых – они уже друзья. Оноре приезжал к ней в гости в замок Ноан. В 1839 году Аврора поселилась на рю Пигаль в Париже, в «доме, окруженном садом и возвышающимся над конюшней и каретным сараем».
Посетивший её Бальзак так описывал лежбище этой «львицы»: «Маленькая гостиная обита тканью цвета кофе с молоком, а в большой гостиной, где хозяйка принимает гостей, полно изумительных китайских ваз. В жардиньерке всегда свежие цветы. Мебель выдержана в зеленых тонах. Здесь же горка с разными диковинами, на стенах картины Делакруа и ее собственный портрет кисти Каламатта… Изумительный палисандровый рояль квадратной формы. Впрочем, она не расстается с Шопеном. Курит она исключительно сигареты и больше ничего. Поднимается не раньше четырех часов, как раз к этому времени Шопен заканчивает свои уроки. В жилые помещения ведет так называемая мельничная лестница, прямая и крутая. Спальня обита коричневыми обоями, а постель устроена по-турецки и представляет собой два матраца, уложенных прямо на пол… У нее прелестные, маленькие, совершенно детские ручки»{429}.
А вот что Оноре пишет Ганской относительно внешнего вида Жорж Санд:
«Дружище Жорж Санд встретила меня в домашнем платье, с послеобеденной сигарой в руке, сидя в уголке у камина в огромной пустынной комнате. На ней были красивые желтые домашние туфли, украшенные бахромой, ажурные чулки и красные шаровары. Внутренне она все та же. Но подбородок увеличился вдвое и стал словно у каноника. Несмотря на страшные несчастья, у нее нет ни одного седого волоса, смуглый цвет лица остался неизменным, ее прекрасные глаза все так же сверкают, у нее довольно глупый вид, когда она задумывается, потому что, как я ей сказал, внимательно изучив, выражение ее лица заключено в глазах. Она уже год в Ноане, очень грустна и много работает. Ее жизнь в чем-то похожа на мою. Ложится в шесть часов утра, встает в полдень, я ложусь в шесть вечера и встаю в полночь. Естественно, я приспособился к ее распорядку, и в продолжение трех дней мы разговаривали с пяти часов вечера, после обеда, до пяти утра, за три эти беседы я смог лучше узнать ее, и она меня тоже, чем за предыдущие четыре года, когда она любила Жюля [Сандо] и приходила ко мне или когда у нее была связь с Мюссе, тогда мы встречались или изредка я приходил к ней»{430}.
Однажды Бальзак не выдержит: «Это мужчина, мужчина тем более, что она хочет быть им, она вышла из роли женщины и больше – не женщина. Женщина притягивает, она – отталкивает. Так как я очень даже мужчина и она кажется мне такой, то такой она должна казаться всем похожим на меня мужчинам. Она всегда будет несчастна»{431}.
Аврора… Аврора…
* * *
В Италии у незаконной четы (Листа и д’Агу) родился долгожданный сын. Лист был счастлив, несмотря на то что отношения с Мари дали серьёзную трещину. (Даме света решительно надоело рожать, заниматься детьми и таскаться вслед за знаменитым мужем по всему свету: ей хотелось единственного – вести светский образ жизни.) После того как она ушла-таки к успешному издателю и политику Эмилю де Жирардену, оставив композитору Бландину, Козиму и Даниэля (их совместных
