Шрифт:
Закладка:
Ну а женщины… В его жизни их было немало, но та, с которой Оноре хотел бы связать навеки свою жизнь, ещё не свободна. Приходилось успокаивать себя единственным – возможностью заниматься тем, без чего уже не мог жить: писать. К своим сорока он написал столько, что даже сам запутался: одних только изданных томов – почти сто. Сто томов! Книг, в которых жили рождённые в его голове бессмертные герои. Это ли не счастье?!
Но! Он так и не стал миллионером. Какое там! Даже в глазах зажиточных буржуа Оноре по-прежнему оставался каким-то незадачливым обывателем, чей (столь уникальный!) мозг не был способен сложить дебет с кредитом. Он вечный должник с протянутой рукой. Madame et Monsieur, je n’ai pas mangé pendant six jours…[139] Стыдно и унизительно. В свои сорок в Пасси он беднее, чем в двадцать на рю Ледигьер. Но тогда его согревала надежда (о, сколько было этих надежд!); сейчас же приходилось всё чаще оглядываться назад, анализируя и взвешивая собственные ошибки. А то, что он, Бальзак, наделал уйму финансовых ошибок, не приходилось сомневаться. И двести тысяч долга говорили сами за себя.
«Самое удивительное, что… передрягами и неудачами писатель не был ни сломлен, ни даже надломлен, – подчёркивает Ф. Тайяндье. – Может быть, он владел каким-то секретом. Может быть, в глубине души уже отказался от всего, что не относилось к его творчеству, в которое он продолжал верить, был убеждён, что когда-нибудь его поймут, оценят по достоинству и оно принесёт ему прочную славу. Трудно поверить, что у него ещё оставались иллюзии относительно возможности заплатить свои долги. Но он был уверен, что когда-нибудь все забудут и их, и имена его кредиторов, а Горио, Растиньяк, Евгения Гранде останутся навечно, как остались Гаргантюа, Одиссей, Альцест. Об этом и только об этом он должен был и хотел думать. Им двигали энергия отчаяния и тот чудовищный эгоизм, что присущ не художнику, как многие думают, а его творению, которое требует от своего создателя всех сил и ни на минуту не отпускает его»{417}.
Нет, Сена не для него. У него нет денег, зато есть голова. Одна из умнейших во Франции. И он, Оноре де Бальзак, непременно победит. Если кто сомневается – просто глупец.
* * *
…В конце 1841 года известный парижский предсказатель («маг-сомнамбул») Бальтазар напророчил, что очень скоро жизнь писателя круто изменится. К словам мага прислушивался весь Париж, поэтому не верить ему не было никаких оснований. А потому Бальзак принялся терпеливо ждать. (К слову, через год Бальтазара отправят на каторгу за неудачно проведенный криминальный аборт.)
Если в повитушном деле маг оказался слаб, то в искусстве предсказания ему не было равных. В январе 1842 года, как снег на голову, из России пришло письмо с чёрной печатью: умер Венцеслав Ганский. Причём, как сообщалось, скончался он ещё 10 ноября, то есть ещё два месяца назад. Случилось то, о чём Бальзак столько мечтал.
Волнуясь, Оноре садится за письмо Эвелине: «Милая моя, хотя это событие приближает то, чего я пылко желал почти десять лет, могу признаться перед тобой и перед Богом, что в сердце моем никогда не было ничего, кроме полной покорности судьбе и что, даже в самые жестокие минуты, я никогда не пачкал душу немилосердными желаниями. Нельзя помешать определенным непроизвольным желаниям… Нельзя поддерживать в сердце веру без надежды. Эти два мотива, которые церковь обращает в добродетели, поддерживали меня в моей борьбе. Но я понимаю твои сожаления; они кажутся мне в высшей степени естественными и искренними, особенно после того покровительства, в каком тебе не было отказано»{418}.
Отныне всё кардинально менялось. Наконец он сможет зажить свободной жизнью; если понадобится – уедет в Россию, примет российское гражданство, женится на любимой женщине, заведёт детей (они, пупсы этакие, все как один будут походить на него!), откроет нотариальную контору… Нет, не контору – он возглавит литературный журнал. Да такой, что о нём заговорит вся Европа!
Переписка между Парижем и Россией заметно оживилась. Бальзак полон радужных надежд. Все обиды между ними, взывает он к Еве, должны остаться в прошлом; главное, настаивает Оноре, им следует пожениться, создать семью и «вместе встретить старость».
«У меня появилось всего несколько седых волосков. Мой труд меня сохранил. Правда, я располнел, но ведь это почти неизбежно для человека, ведущего сидячий образ жизни. Мне кажется, что со времен Вены я нисколько не изменился. Мое сердце осталось молодым, и тело мое хорошо сохранилось, ибо я жил, как монах. И, наконец, у меня в запасе еще пятнадцать лет, которые в какой-то мере все еще могут считаться молодостью, как и у вас, любовь моя. Но сейчас я с радостью отдал бы десять лет жизни, лишь бы ускорить миг нашей встречи»{419}.
Однако с самого начала всё пошло не так, как хотелось бы.
Сперва вдова озадачила странным сообщением: «…Вы свободны». Потом и вовсе выяснилось, что Ганская повторно замуж отнюдь не собирается, решив посвятить свою жизнь Анне, своей дочери. Действительно, с Бальзаком Эвелина не виделась целых семь лет! Да и что это была за встреча – так, нечто мимолётное. Другое дело – переписка; но, как говорят в России, перепиской сыт не будешь. Повторное замужество Эвелине только навредит. Её французский друг небогат и слишком известен – в том числе своей скандальностью. А позади неё богатая родня мужа; кузен умершего супруга, полупарализованный богатый скряга, и слышать не желал, чтобы состояние семьи перешло в руки «какому-то французишке».
– Всё – Анне! – кричал он. – Иначе суд!
Эвелина понимает, что у неё нет ни единого шанса выиграть судебную тяжбу. Мало того, она наверняка лишится имения. По всему выходило, что судьба, будто в отместку, загоняла её в тупик. А не уйти ли в монастырь? – мелькнула однажды мысль.
О своём нелёгком положении Ганская делится с Оноре. При этом напоминает, что она не намерена выходить за него замуж. Бальзак возмущён; он называет её отказ «самым большим зверством». Тогда же Оноре начинает писать во многом автобиографический роман «Альбер Саварюс» («Albert Savarus»).
«…“Альбер Саварюс” стал
