«с лицом ньюфаундленда» было ухаживать и опекать одиноких и больных писателей (каким Бальзак на тот момент и являлся), для которых сготовить яичницу или прогладить сюртук было намного сложнее, нежели написать новеллу.

Впрочем, насчёт «лица ньюфаундленда» служанки можно, пожалуй, поспорить. Вот, например, что вспоминал о своём посещении Бальзака в Пасси писатель Шарль-Ипполит Кастиль:

«…Я очутился перед маленьким невзрачным домиком. Красивая женщина лет сорока провела меня в кабинет господина де Бальзака. Я увидел полного человека, одетого в халат сероватого цвета. Волосы на лбу у него были разделены пробором, как у девушки. В его облике было что-то от монаха и аристократа, карие глаза с золотыми искорками оживляли его умное и серьезное лицо, говорившее о незаурядном и сильном характере. Господин де Бальзак благородным и грациозным жестом отпустил женщину, которая меня привела, и я остался глаз на глаз с “монстром”. Мы разговаривали не один час. Речь шла о рукописях, о страницах, о строчках и, конечно же, о деньгах. В этом вопросе Бальзак был неистощим, он говорил с таким красноречием, с таким жаром, что я не мог этому не удивляться. У господина де Бальзака, как и у господина Бейля, есть навязчивая идея: первый всю жизнь мечтает о мильонах (и он их вполне заслуживает), второй никак не может смириться с размерами своего носа»{411}.

Забавные воспоминания, не правда ли? По крайней мере, прочитав их, становится ясно, что, во-первых, г-жа Брюньоль была «красивой женщиной лет сорока»; а во-вторых, Бальзак относился к ней достаточно уважительно.

Анна-Шарлотта Саламбье (мать Оноре) в письме дочери писала о г-же Брюньоль: «Эта женщина – олицетворение неподкупности и такта. Я совершенно не беспокоюсь, поручая хозяйство ей. Она любит Оноре и хорошо ухаживает за ним»{412}.

Итак, Оноре проживает у г-жи Брюньоль на правах «гостя», в то время как помощница бегает по всему городу по его поручениям в издательства, типографии, к стряпчему или с очередной запиской об отсрочке к кредитору. И не только. Бальзак устал от дам света и высоких натур с их непростыми характерами. Иногда ему просто хочется обыкновенного женского тепла. Очень скоро писатель придёт к выводу, что иметь дело с собственной экономкой намного проще, нежели со всеми этими графинями и герцогинями. Таким образом, сидя в осаде, он неплохо устроился, имея уютный кров, обильный стол и возможность предаться любовным утехам в любое удобное для него время.

Если же вдруг к писателю-должнику наведывались навязчивые кредиторы, то добраться до него им было практически невозможно. Дабы окончательно определиться, кто явился: свой или чужой, – в ход шли различные уловки г-жи Брюньоль. Подключалась своеобразная система «свой-чужой» в виде установленных паролей.

– Вам посылка из-за границы, – скажет привратнице визитёр.

– Ждали третьего дня, вчера уже получили, – отзовётся, бывало, понятливая Луиза.

– В этот раз – другая, роскошные кружева из Турина…

Всё ясно, явился «свой», гонец от книгоиздателя. Если же вдруг посетитель заикнётся, станет городить чепуху, а то и вовсе – угрожать и требовать («именем закона!») г-на де Бальзака, – стоять тому у ворот до вечера, утомительно ведя переговоры сквозь дверь с неприступной, как скала, экономкой. Бесполезное занятие! Иногда всё же судебным приставам и национальным гвардейцам удавалось проникнуть внутрь здания, но даже и при таком исходе событий добраться до того, за кем явились, им было не суждено.

Уже упомянутый нами г-н Солар оставил интересные воспоминания о том, как он пробирался сквозь плотный кордон в доме на улице Басс, прежде чем попасть в кабинет Бальзака, который назначил ему деловую встречу.

Послушаем его: «Я отправляюсь в Пасси, отважно вступаю на ухабистую мостовую улицы Басс… и спрашиваю у привратника дома № 19 г-жу де При… Привратник, недоверчивый, как дверной замок, оглядывает меня с ног до головы и, немного успокоенный этим осмотром, подкрепленным к тому же паролем, бормочет: “Поднимитесь на второй этаж”. Его косой взгляд долго провожает меня, и отнюдь не из вежливости, пока я поднимаюсь по ступеням. Я всхожу на второй этаж. На втором этаже я обнаруживаю жену привратника, словно вросшую в плиты пола. Она несет караул на пороге двери, выходящей на площадку. – Как пройти к госпоже де При?.. К площадке вела двойная лестница. – Спуститесь во двор, – сказала привратница. Я поднялся с одной стороны, а теперь спустился с другой, как делают на двойной стремянке. У подножия лестницы меня встретила маленькая дочка привратника – новое препятствие, загородившее мне проход. Снова пришлось прибегнуть к талисману “Сезам, откройся!”. В третий раз я повторил: “К госпоже де При…” Девочка с хитрым и таинственным видом указала мне пальцем на обитель в глубине двора, потрескавшуюся, обветшалую, наглухо запертую… Я позвонил без всякой надежды на успех, уверенный, что звук колокольчика может пробудить среди всего этого праха только летучих и не летучих мышей. К великому моему удивлению, дверь, представьте себе, громко заскрипела, и на пороге показалась добропорядочная служанка-немка. Она была живая! Я в который раз повторил: “К госпоже де При…” И тут из спокойного синего сумрака прихожей выплыла сорокалетняя дама, полная, свежая, словно монастырская сестра привратница. То была наконец она! То было последнее слово загадки странного дома, то была г-жа де При…! Она раздельно произнесла мое имя сквозь блаженную улыбку и самолично распахнула передо мною дверь в кабинет г-на де Бальзака…»{413}

За годы, проведённые в борьбе и «подполье», Бальзак многому научился. Пока преданная Луиза заговаривала зубы недругам, явившимся по его душу, он из окна кабинета внимательно изучал соседнюю улицу Рок. И лишь после этого, накинув плащ и прихватив обязательный атрибут своего внешнего вида – трость с набалдашником и жёлтые перчатки, – незаметно, по тайному проходу, спускался на ярус ниже, выходил к конюшне, где имелась скрытая от посторонних глаз дверь, ведущая на соседнюю улицу. А дальше – всё просто. Скрипнув ключом, беглец просовывает голову наружу, внимательно обшаривает глазами всё узкое пространство улочки и, при отсутствии опасности, осторожно выходит. Потом он спешит вниз по Рок, где в каких-то десятках метров, на небольшой площадке всегда можно найти дежурный экипаж, готовый погнать, куда прикажет господин.

Именно отсюда 15 декабря 1840 года Бальзак, выскользнув из дверного проёма, двинулся в сторону «кукушки». Он сильно спешил в центр города, где в тот день в Париж с острова Св. Елены был доставлен прах Наполеона Бонапарта. Такое событие бывает раз в жизни!

Из письма Бальзака г-же Ганской: «Начиная от Гавра до Пека, берега Сены были черны от теснившегося на них народа, и все опускались на колени,