Мы постепенно приближаемся к тому моменту, когда возникает вопрос о том, что мы должны думать о достоверности сообщений о призвании и посылке Двенадцати, поскольку мы уже близки к тому, чтобы признать первоначальное сообщение в его простоте и чистоте. Еще мгновение — и он возвысится в своей оригинальности и идеальной силе над двумя другими.

Марк говорит, что Иисус послал учеников парами. Матфей просто говорит, что Иисус послал двенадцать, и ему не позволено было сказать больше, потому что если он не дошел до сообщения о фактическом отправлении и последующем возвращении этих посланников, то ему также не позволено было определить и описать отправление настолько точно, чтобы он сам стал совершенно серьезным, а читатель настолько заинтересовался этим вопросом, что мог бы также потребовать известий об успехе. Как пишет Матфей: Иисус послал этих двенадцать, так он в то же время позволяет речи Господа простираться в самые отдаленные и всеобъемлющие ситуации и переплетения, так что дело остается только в этой отсрочке и в конце концов настолько трансцендентно и вознесено за пределы настоящего момента, что читатель практически пропустил ограниченный повод в конце речи Иисуса.

Лука также ничего не говорит о том, что Иисус посылает двенадцать человек по двое. В том месте, где он находит их с Марком, он опускает это примечание, но не без умысла, поскольку намерен использовать его позже, когда расскажет, что Господь также отделил семьдесят других и послал их парами перед Собой во все города и селения, куда Он сам всегда хотел пойти. Как семьдесят? Пять и тридцать пар? Да, семьдесят! Пять и тридцать пар!

4. Призвание, отбытие и возвращение семидесяти.

Апологету, который называет наше сомнение в том, что Иисус действительно когда-то сформировал круг последователей из семидесяти человек, помимо двенадцати, и разослал их по парам, легкомысленным и, следовательно, должно быть тем более сомнительным, чем увереннее мы заявим, что Иисусу никогда не приходило в голову очертить вокруг своей персоны такой странный круг, мы просим разрешить за нас следующие трудности: мы должны признаться, что они слишком велики для нашей способности к пониманию.

Марк ничего не знает о Семидесяти, Матфей не счел нужным упомянуть о них, хотя с ними ознакомил его Лука, и будем ли мы виновны, если также прямо назовем недостойным упоминание, которое Матфей в достаточной мере удостоил игнорированием? Отпуская двенадцать, Лука не говорит, что Иисус отправил их парами; но если он теперь использует этот признак для своего рассказа о семидесяти, то откуда он его взял? Из своей особой новости, которая была доступна только ему? Ах, что же мы спрашиваем: он взял это из письма Марка, из письма, которое ничего не знает об этих семидесяти.

Иисус также обращается к семидесяти, прежде чем отпустить их, он также дает им указания, как они должны вести себя в пути, но суть речи состоит из тех же предложений, которые составляют речь Иисуса к двенадцати и которые Лука уже скопировал у Марка, когда тот посылал Иисуса к двенадцати. Конечно, в тот раз он еще не скопировал всю речь из Писания своего предшественника, не проработал так тщательно и детально отдельные положения, как сейчас, когда он переделывает их в речь к семидесяти, но — спросим мы теперь апологета — мог ли Иисус сказать семидесяти ничего другого, чем он уже сказал двенадцати? Неужели цель семидесяти была такой же, как и цель двенадцати, так что Он должен был дать обоим кругам одно и то же наставление? Невозможно! Если семьдесят человек и существовали, то они должны были совершенно по-другому формировать среднее звено между Иисусом и народом, а значит, и задача их должна была быть совершенно иной.

Однако речь к семидесяти содержит новые элементы. «Жатвы много, — говорит Иисус в самом начале, — а делателей мало». Итак, просите Господина жатвы, чтобы послал делателей на жатву Свою». Но как можно говорить, что делателей мало, если семьдесят уже найдены? Как можно говорить это в лицо семидесяти, стоящим в кругу вокруг Господа? Семьдесят! Какая толпа! Какими же работниками они должны быть, если Господь сочтет их достойными быть посланными на жатву! Семьдесят! Они должны просить Господа послать работников на жатву? Просить, когда их уже так много? Просить, когда их обязанностью было бы видеть руку в движении и связывать снопы? Сами семьдесят человек — произвольное творение Луки, они — символ позднейших работников, подхвативших божественную жатву, и как эти семьдесят они появились для того, чтобы удовлетворить растущую впоследствии потребность, когда работники были нужны во всех местах и двенадцать уже не были достаточным примером для их преемников, короче говоря, чтобы служить всеобщему мнению общины, которая хотела видеть пример для своих бесчисленных глашатаев веры в окружении Господа. Мысль, которой он руководствовался, созывая эту армию вестников спасения, была развита Лукой, но несколько неуклюже, поскольку он передает семидесяти просьбу о большом количестве работников в начале речи Иисуса. «Жатва велика, а делателей мало; просите, чтобы пришли делатели, и вот, семьдесят стоят там, как велит евангелист, и должны, как ни странно, услышать желание своего Создателя, желание, которое было на своем месте, когда они сами еще не были созданы.

Идите, — продолжает евангелист, — вот, Я посылаю вас, как овец среди волков». Это можно было бы сказать о последующих вестниках спасения, которые уходили в чужой, враждебный мир, но не о Семидесяти, которые были дома, в Палестине, и шли впереди Господа в города, которые Он Сам собирался посетить. Эти города, в которые Господь вскоре последовал за ними, не могли быть названы Иисусом волчьими логовами, тем более в то время, когда борьба с Евангелием еще не началась. Или же это действительно были волки, которые толпами собирались вокруг Господа, и Он мог приходить, куда хотел? Толпы, которые собирались вокруг Господа во всех местах, куда Он приходил, были из городов, где жили одни волки?»

И теперь мы должны представить, что Иисус всегда посылал семьдесят человек перед собой в те города и селения, которые хотел посетить! Если им нечего было сказать, кроме как: «Пришло к вам Царствие Божие», Иисус мог подождать, пока сам не придет в город и не принесет благую весть. Какая лишняя церемония — объявлять о