произнес ту длинную речь, которую Матфей вкладывает в его уста по этому случаю. Столь же кратко мы могли бы заметить, что Матфей составил свою длинную речь из речей, которые Марк и Лука приложили к отправлению Двенадцати, а письмо — к отправлению Семидесяти, и обогатил ее изречениями, которые он нашел в других местах в трудах своих предшественников. Но мы не будем обращаться к результату вышеприведенной критики, а начнем дело с самого начала, докажем его происхождение из структуры самой речи Матфея, а что касается отдельных изречений, из которых составлена эта речь, то они все же заслуживают самостоятельного, специального рассмотрения, и для них еще сохраняется возможность, что Иисус произносил их по другим поводам.

1. Потерянные овцы Израиля.

«Не ходите, — начинает Господь, — не ходите путем язычников и не входите в города самарянские, но идите к погибшим овцам Израилевым».

Но. Но! Что должен сказать на это богослов! Даже в Писании от Матфея Господь повелевает ученикам идти и учить все народы, а здесь Он запрещает им всякое общение с народами? Что на это скажет богослов? Он находит этот вопрос очень легким, так как для него нет никаких трудностей и нет никакой проблемы в том, чтобы проглотить камеи. Это запрещение, говорит он, «должно действовать только до поры до времени», и оно было очень мудро, так как рекомендовало ученикам очень нужное и спасительное ограничение в самом начале и не позволило им разделить свои силы при первой же попытке. Но тогда Господь должен был бы уже в этот момент напомнить ученикам, что этот запрет будет действовать только в следующий раз, чтобы подчеркнуть ограниченность его действия, поскольку Он сам незадолго до этого заключил соглашение с язычником, сотником из Капернаума, и открыл ученикам перспективу того времени, когда народы будут приходить с утра до вечера. Напротив, отвечает Уайт, между этим изречением и нынешним нет никакого противоречия: в последнем язычники и самаряне даже не «исключаются из Евангелия, а лишь заповедано ожидать их добровольного отклика». Но только вслушайтесь в слова: «Не ходите путем язычников, а идите к овцам дома Израилева!» Как они строги, как ясно и решительно противопоставлены и как определенно указывают на то, что они не должны иметь ничего общего с язычниками! Если бы ученики считали, что они должны принимать язычников, если те приходят добровольно, то им следовало бы прямо напомнить об ограничениях этого запрета.

Однако дело не только в том, что этот запрет противоречит более ранним и более поздним изречениям Господа, но он даже категорически противоречит отдельным изречениям, которые еще следуют в этой речи, да, в общем, он противоречит всей ситуации, которая предполагается в последующих изречениях. В ст. 18 говорится, что вы будете приведены за Меня к князьям и царям, во свидетельство им и народам. Если богослов ответит, что здесь имеются в виду только правители вроде Пилата, цари вроде Агриппы, или даже только род Иродиады, или, в крайнем случае, соседние аравийские цари, то мы не сможем моргнуть глазами, чтобы ослабить впечатление от сцены, но откроем их, как того хочет евангелист, и увидим перед собой мировой театр, где действуют князья, цари и народы. А перед ними свидетельствуют ученики, вышедшие возвещать Евангелие. Именно борьба Евангелия со всеми силами мира, образ которой Господь представляет ученикам, была возможна для Него только в том случае, если Он мог предвидеть, что они в тот же миг задумаются о своей вселенской судьбе. Короче говоря, это предвидение, эта ситуация, этот учет будущего, в котором ученики будут работать среди народов и свидетельствовать перед царями, самым решительным образом противоречит запрету, с которого начинается речь.

Однако этот запрет противоречит всему остальному, что мы слышали от Иисуса. Иисус четвертого Евангелия, который уже собирает общину среди самарян, который даже говорит незнакомой женщине о том времени, когда Богу будут поклоняться в духе и истине, а не в иерусалимском святилище, не мог запретить ученикам идти к народам и к самарянам.

Что касается самарян, говорит Штраус, то «Иисус, по-видимому, обращался к ним только лично, потому что ученикам было неловко общаться с ними». Прежде чем мы успеваем заметить, что Иисусу вообще не следовало посылать своих учеников, даже среди иудеев, если он еще не имел права пытаться послать их среди столь близкородственного народа, вмешивается Гфрёрер, чтобы выразить свое недовольство тем, что можно лишь отдаленно считать возможной подлинность этого высказывания. «Нет, — говорит он, — Иисус не мог произнести эти слова. Эбионитский дух приписал их Христу». Но мы не понимаем, как Гфрёрер мог запретить нам спросить: «А почему же он не мог их произнести?», ведь мы признали Христа, которого он считает истинным историческим, иоганнинского, произведением позднейшей рефлексии. Мы ничего не знаем о том, как Иисус открылся самарянам как Мессия, как он говорил самарянке о поклонении в духе и истине, мы ничего не знаем об этом просвещенном теоретике четвертого Евангелия, и так далее. И что же, в итоге мы должны будем утверждать, как единственное оставшееся, что Матфей описывал нам истинного исторического Иисуса, когда заповедал ученикам не ходить к язычникам и самарянам? В конце концов, самосознание Иисуса было национально ограниченным, и только Павел, только позже, освободил новый принцип от этого барьера? Но не будем спешить, подумаем только, к чему относится это изречение, с каким случаем оно связано, как оно не гармонирует с другими элементами самой речи, задержимся на всем этом, и другое решение будет найдено. Вот оно!

Иисус сказал ханаанеянке, когда она просила у Него помощи для своей дочери: пусть сначала накормят детей, ибо нехорошо взять хлеб детей и бросить его псам. Мы пока не касаемся значения этого слова в рассказе Марка и того, насколько в диалектике всего повествования достаточно устранен барьер, который оно, казалось бы, создает между Господом и язычниками; Матфей обратил особое внимание на этот барьер и сделал его еще сильнее, еще теснее, переделав слова «пусть прежде насытятся дети» в другое: «Я послан не к вам, а к погибшим овцам дома Израилева». Это те же самые слова, которые Иисус говорил ученикам, только в поучительной речи он прямо обозначает и должен обозначать противоположное, потому что в данный момент противоположное не стоит перед ним лично, как в тот момент, когда он говорил их ханаанеянке.

Матфей образовал это изречение из не совсем правильно понятого, т. е. неправильно сфальсифицированного, высказывания Иисуса, которое он прочитал в письме Марка.

Нам было