Шрифт:
Закладка:
В официальных отчетах особенно отмечалась физическая слабость милиции. В декабре большинство частей насчитывало лишь 8—10 человек, способных исполнять служебные обязанности, этим людям приходилось работать по 14–16, а то и по 18–20 часов ежедневно. В январе в Ленинграде 166 милиционеров умерло от голода и 1600 находились на больничном. В феврале количество смертей возросло до 212[177].
Преступники, с которыми приходилось бороться милиции, были гораздо лучше вооружены, чем в мирное время. У них часто имелись боевые винтовки, иногда автоматы и почти всегда револьверы.
Когда снизилась хлебная норма, а затем снизилась снова и снова, не все ленинградцы, как осторожно говорится в одном из советских источников, «мужественно встретили это известие».
Однажды вечером в январе, когда мороз в Ленинграде достиг 20°, Мария Разина и Петр Якушин, представители парторганизации большого жилого дома, пошли в квартиру № 5, где жила эвакуированная семья. Мать была мертва, трое маленьких детей копошились возле нее. А хлебных карточек не было. Вскоре явился хозяин квартиры Марк Шахт и сообщил, что занимался устройством сирот в детский дом.
Интуитивно Якушин почувствовал что-то неладное и потребовал, чтобы Шахт вернул карточки этой семьи. Но Шахт утверждал, что карточек у него нет. Схватив его за горло, Якушин закричал: «Отдавай карточки, бандит, убью на месте!»
Неожиданно Шахт вытащил исчезнувшие карточки. Прежде чем Якушин успел отдать его под трибунал, Шахт исчез.
Не все работники системы распределения продуктов смогли устоять против искушения. Директор продовольственного магазина Локшина украла около 160 килограммов масла и 80 килограммов муки. Ее расстреляли. Такова была судьба всех, кто воровал продовольствие, когда бы ни обнаружилось их преступление. Директор булочной Смольнинского района по фамилии Акконен и его помощница Среднева обвешивали каждого покупателя на 4–5 г, а разницу продавали, взамен приобретая меха, произведения искусства и золотые ювелирные изделия. Их немедленно судили и расстреляли.
Секретарь горкома Кузнецов прямо сказал весной 1942 года: «Я вам откровенно скажу, мы расстреливали за кражу буханки хлеба».
В ноябре «Ленинградская правда» стала публиковать короткие заметки, неизменно на последней странице, в которых сообщалось о действиях военных трибуналов по делам о хищении продовольствия: три человека расстреляны за кражу продуктов со склада; за спекуляцию на черном рынке расстреляны две женщины; пять человек расстреляно за кражу муки из грузовика; расстреляно шесть человек из торговой сети, сговорившихся пустить продукты «налево». Иногда приговаривали к 25 годам лагерей, но это бывало не часто, обычно расстреливали. Почти не было ни одного дня, чтобы «Ленинградская правда» не публиковала хотя бы одну подобную заметку наряду с театральными объявлениями, которые после 10 января исчезли, несколькими объявлениями о защите диссертаций, ежедневным сообщением Совинформбюро, отчетами о пресс-конференциях Соломона Лозовского, официального представителя правительства в Москве, отдельными публикациями Всеволода Кочетова, Николая Тихонова или Всеволода Рождественского.
Обычный ленинградский городской суд был приказом Военного совета Ленинграда превращен в военный суд, городской прокурор стал военным прокурором. Таким образом, всех виновных в хищении продовольствия судил военный суд, и практически это означало немедленный расстрел при минимуме формальностей, процесс судебного разбирательства был сведен до минимума. В магазины и системы распределения направили 350 комсомольцев, Жданов им предписал не допускать в этой сфере ни малейшего «намека» на бесчестность. Комсомольцы проводили внезапные рейды во всех звеньях системы распределения продуктов и постоянно выявляли нарушения. Во время одного из таких рейдов в Выборгском районе участвовало 23 комсомольских отряда, была выявлена целая сеть расхитителей. Все они немедленно были расстреляны.
Самым тяжким бедствием, какое могло обрушиться на ленинградца, была потеря продовольственной карточки.
22 июня, когда сообщили, что началась война, Иван Крутиков был на озере в Пушкине, катался на лодке. 15 декабря он уже был в Ленинграде, куда его фабрику эвакуировали из Пушкина. Во время воздушного налета его контузило, к тому же от постоянного недоедания он ослабел. 15 декабря его постигло худшее несчастье. Когда он стоял в очереди, вор выхватил его хлебную карточку и убежал. Крутиков бросился за ним, но смог лишь пробежать небольшое расстояние. Он видел, как грабитель исчез, и заплакал от собственной беспомощности. Перехватило дыхание и не было сил закричать: «Держите вора».
При тех жестких правилах, какие установил Д.В. Павлов, было, в сущности, немыслимо получить взамен другую карточку. До декабря можно было обратиться в районное бюро и получить новую. В октябре было выдано 4800 новых карточек взамен утраченных. В ноябре их получили 13 тысяч человек. Эти цифры, видимо, считались нормальными. Но в декабре у карточных бюро стали выстраиваться длинные очереди. До того как встревоженному Павлову удалось прекратить эту практику, было выдано 2400 карточек. Люди неизменно заявляли, что потеряли карточки во время бомбежки, артиллерийского обстрела или пожара в доме. Павлов знал, что многие просьбы законны. Но он также знал, что, должно быть, многие с целью получить вторую карточку говорят неправду.
Районным карточным бюро запретили выдавать дубликаты. В дальнейшем получить новые карточки можно было только в центральном бюро и только при наличии неопровержимых показаний свидетелей-очевидцев, подтверждения управдома, местного партийного работника, милиции. Некоторое время лишь сам Жданов был облечен властью заменять утраченные продовольственные карточки. Невозможно было для обыкновенного гражданина собрать все данные, которые требовались для получения новой карточки. И просьбы вскоре прекратились, поскольку фактически, если карточка утеряна, возможности получить другую не было. Проблема была решена ценой почти неминуемой смерти тысяч несчастных, действительно потерявших свои карточки.
Впереди у Крутикова было шестнадцать дней без еды – иными словами, смерть. Его фабрика уже не работала из-за отсутствия электроэнергии. Он просил, чтобы его взяли в армию и отправили на фронт. 17 декабря он получил повестку, где предлагалось явиться для зачисления на военную службу, и прибыл на медицинское освидетельствование. Врач признал его негодным и сказал: «У вас дистрофия в полном смысле этого слова. Мы не можем вас принять, пока вы немножко не подкормитесь. Жаль, что не могу вам помочь». В это время Крутиков весил около 38 килограммов, половину того, что весил до войны. Он не ел четыре дня. Наконец директор фабрики посоветовал, чтобы он попытался поступить в рабочий батальон, где служил прежде.
Шестнадцать часов потребовалось Крутикову, чтобы пройти восемь километров от фабрики до Нарвских ворот, где в Доме культуры имени Горького находился штаб рабочего батальона. Мороз был минус двадцать пять градусов. Крутиков так был слаб, что приходилось отдыхать
