Шрифт:
Закладка:
Ленинград стал городом-склепом, страшней всего были в нем больницы. Елена Скрябина, почти обезумев от страха за сына Диму, которого с каждым днем все больше охватывало оцепенение, сумела устроить его на работу – курьером в больницу на Петроградской стороне. Раз в день за работу дадут мясной суп, это может спасти мальчику жизнь. Он был так слаб, что едва ходил и вернулся из больницы в полуобморочном состоянии. Больница была набита мертвыми телами, они были повсюду – в коридорах, на лестницах, у входа. С трудом удавалось протиснуться в здание или выйти из него.
Невероятно страшно стало на улицах. Приятельница Скрябиной Людмила однажды вечером спешила домой с работы. Какая-то женщина вцепилась в ее руку и кричала, что от слабости ноги больше не идут, и просила помочь. Но Людмила сама еле держалась на ногах, а женщина вцепилась в нее мертвой хваткой. И они боролись – долго, пока Людмила не вырвалась; оттолкнув женщину в снежный сугроб, побежала по улице. Пришла домой – бледная, в глазах ужас, дыхание прерывистое – и повторяла все те же слова: «Она умирает! Она сегодня умрет!»
Дмитрий Молдавский всегда ходил одним и тем же путем: по улице Марата (все трудней было идти, потому что у морга росла гора трупов), затем по Невскому и через мост до университета. Проходил он этот путь за три часа, делая одну остановку. На углу Невского проспекта и канала Грибоедова, в самом центре города, стоял вмерзший в лед троллейбус. Тут он останавливался, развязывал шарф и отдыхал, считая до семидесяти пяти, а потом, как это ни было трудно, поднимался и продолжал путь. В троллейбусе он никогда не был в одиночестве, там всегда были другие пассажиры, притом всегда одни и те же – три мертвеца. Кто они – этого он не знал, может быть, так же остановились на минутку отдохнуть и никогда больше не встали.
Однажды он увидел, как на Невском проспекте впереди него упала женщина. Пыталась встать, но не могла, сначала все же сопротивлялась слабости, потом затихла. Он подошел. Ее лицо почернело, губы дрожали, глаза были широко раскрыты. Рядом на снегу валялись ее красные варежки, а пальцы у нее были белые и такие тоненькие, словно макароны. Вместе с проходившей мимо женщиной Молдавский пытался поставить ее на ноги. Но эта жертва голода лишь приоткрывала рот, произнося что-то вроде слова «суп». К ним подошел проходивший мимо красноармеец, втроем они поставили женщину на ноги, но она опять упала – и умерла.
– Ну что же, мы старались, – сказала женщина.
– Все уже, – сказал красноармеец. – Пошли!
В другой раз Молдавский увидел впереди мужчину, который, шатаясь, брел по Невскому и грыз хлебную корочку. А за этим, неустойчиво бредущим, держащим в руке хлеб, внимательно следил еще один человек и говорил: «Замечательно! Булочка на завтрак». Он стоял и смотрел. Может быть, подумал вдруг Молдавский, он следит в надежде, что прохожий упадет и ему достанется эта корочка.
Люди все готовы были сделать за еду, за кусочек хлеба. В начале декабря кладбищенские рабочие предоставляли гроб и выкапывали могилу за хлеб стоимостью в 300 рублей. 10 декабря Евгения Васютина купила маленькую железную печку и отдала за нее хлеб, предназначенный на три дня, а за трубу еще отдельно.
Однажды к адмиралу Пантелееву пришла жена друга. Она с семьей голодает. Но Пантелеев признался, что ничем помочь не может. Она поднялась уходить и увидела его потертый кожаный портфель.
«Отдайте это мне», – сказала она в отчаянии.
Пантелеев удивился и отдал портфель, а через несколько дней получил от нее подарок: чашку студня и никелированные застежки от портфеля. В записке сообщалось, что из никеля ничего сварить не удалось, а студень сварен из его портфеля.
К Новому году на черном рынке килограмм хлеба стоил 600 рублей, черного хлеба, конечно. Имелось в городе полдюжины рынков, где коробку папирос, кусочек блокадного эрзац-хлеба или грязный кусочек ржаного, а также банку кислой капусты можно было купить или выменять на одежду, часы, бриллианты и произведения искусства. Но хлеб стоил так дорого, что немногие ленинградцы могли мечтать о нем. Вера Инбер слышала о рынке, где одна ее приятельница выменяла 27 пакетиков аскорбиновой кислоты (витамина С) на живую собаку. А ее приятельница Мариэтта вполне серьезно сказала: «Очень удачная покупка, если собака крупная».
А у Ирины, еще одной приятельницы Веры Инбер, был эрдельтерьер, которого звали Карма. Ирина его любила, словно это человеческое существо. Но 1 декабря служебным собакам перестали давать корм, люди начали есть собак. Вера Инбер встретила Ирину с ее собакой. «Идем к токсикологу, пусть усыпит собаку, – сказала Ирина. – Сначала в последний раз хорошо ее накормлю, я спрятала для нее корочку хлеба. А что потом, не хочу думать. Конечно, ее съедят. Наши сотрудники давно этого ждут». К сожалению, токсиколог был так слаб, что инъекции сделал плохо, бедный пес, пока не умер, плакал, как человек.
Даже такому оптимистичному человеку, как Вишневский, трудно было найти силы, чтобы встретить Новый год с надеждой. Он был в госпитале, медленно приходя в себя после обморока. Оказался он там 1 декабря, не вполне понимая, что произошло. В конце декабря он делал нелепые записи в дневнике: «Сегодня 23° ниже нуля. А за городом еще холодней. Великолепно!» Он слыхал, что к Новому году выдадут крупу и макароны, что для научных работников откроют специальную столовую. «Мы сохраним интеллигенцию!» – комментировал он, ставя в конце восклицательный знак.
Вечером 31 декабря немцы били по Ленинграду артиллерийскими снарядами. В полночь Вишневский слушал по радио бой кремлевских курантов; затем артиллерийские орудия с кораблей, стоявших на Неве, дали по немецким позициям новогодний залп. Донеслись по радио из Москвы звуки «Интернационала», который играли куранты на Спасской башне. К Вишневскому пришли двое друзей, все выпили по стаканчику малаги, читали стихи Маяковского и Есенина, потом легли спать.
А Вера Инбер дважды встречала Новый год. Сначала в 5 вечера в Доме писателей, где состоялся «устный альманах», выступления писателей и поэтов. Она шла пешком всю дорогу от Аптекарского острова до улицы Воинова, где был Дом писателей. Температура намного ниже нуля, улицы пустынны, покрыты льдом. Она миновала трамвайный парк, откуда больше не выходили трамваи; пекарню, откуда теперь поступало так мало хлеба; разбитые снарядами автобусы, занесенные снегом; набережную
