Тенрьо лишь молча протянул ему руки. Диаман отметил, что они даже не дрожат. Он связал Тенрьо запястья и лодыжки, не затягивая туго, чтобы не поранить веревкой кожу и не порушить то, ради чего все затевалось, – не пролить крови при свете солнца. Он увидел, как Тенрьо одними губами прошептал: «Спасибо».

– Прощай, брат, – сказал Диаман.

– Прощай, брат, – ответил ему Тенрьо.

Затем стражи завернули принца льуку в одеяло из теленка, взвалили заложника на плечи и вынесли на середину открытого поля. После чего подогнали стадо и выстроили животных напротив одинокого свертка.

Диаман свистнул и подозвал своего скакуна, молодую и норовистую самку гаринафина по имени Кидия, чей рост от лап до шеи составлял всего пятнадцать футов. Такие юные звери прекрасно подходили для обучения и разведывательных миссий, а также для охраны лагерей, освобождая своих взрослых сородичей для настоящей войны. Кидия сложила крылья и опустилась, позволив принцу агонов взобраться. Диаман выждал, давая стражникам время удалиться от свертка, затем тяжело вздохнул.

«Вот, значит, что чувствуешь, когда убиваешь человека».

Он сдавил коленями основание шеи молодого зверя, и Кидия взмыла в воздух, нетерпеливо расправив крылья. Диаман поднял ее на высоту в тридцать шагов, после чего, описав круг, направил на стадо.

Как и ожидалось, быки испугались и понеслись, грохоча копытами, к одинокому свертку невдалеке. Диаман приставил к шее Кидии костяной рупор и велел ей потихоньку садиться. Так как гаринафины не могли подолгу держаться в воздухе, не имело смысла попусту растрачивать силы скакуна.

Спустя минуту стадо промчалось через то место, на котором лежал Тенрьо. Диаман посмотрел на неподвижный сверток, и сердце его сдавило от горя и жалости. Однако наряду с этим глупо было бы отрицать, юноша испытал толику возбуждения.

«Итак, дело сделано».

Теперь его задачей было подойти, развернуть куль и убедиться, что заложник мертв. Диаману невыносима была мысль, что он увидит переломанные кости, раздавленные члены и проломленный череп друга. Но деваться некуда: если он не исполнит ритуал, то холодное мужество, проявленное Тенрьо перед лицом смерти, окажется напрасным.

Принц направил Кидию к свертку. Один неровный шаг, другой. Он постучал по шее гаринафинихи, давая ей знак опуститься, и слез на землю. Диаман некоторое время помедлил перед неподвижным свертком. Потом выудил из-за спины боевой топор – в случае, если Тенрьо вдруг еще жив, долг Диамана лично нанести смертельный удар, лишив друга почетной смерти. Хотя вероятность этого была ничтожной, рука принца дрожала.

Как ни странно, рога однолетки торчали из свертка с Тенрьо наружу, придавая кулю сходство с теленком, который прилег отдохнуть в траве.

Диаман собрался с духом и приступил к неприятной миссии. Он был один, стражники находились в нескольких сотнях шагов позади. В конце концов, это его долг – увидеть лицо человека, который погиб, став частью важного ритуала, знаменующего становление любого воина из степного племени, а уж тем более сына великого пэкьу. Принц тяжело вздохнул, наклонился и протянул руку.

Но не успели его пальцы коснуться свертка, как тот вдруг начал разворачиваться сам по себе. Диаман настолько удивился, что чуть не упал.

Из-под шкуры появился Тенрьо, целый и невредимый, без пут на руках и ногах.

– Как?.. – Вопрос Диамана перешел в хрип, когда Тенрьо вонзил ему в шею длинный узкий кинжал из слуховой косточки гаринафина.

Диаман рухнул, и, прежде чем ошеломленные стражи пришли в себя, Тенрьо подхватил его боевой топор и взобрался на спину Кидии, привязавшись ремнями к седлу. Боевой топор представлял собой драгоценную реликвию, передававшуюся в роду Арагозов из поколения в поколение. Рукоятка его была сделана из ребра гаринафина, на котором еще давным-давно, в туманные века, ездил Того Арагоз, первый пэкьу агонов, а топорищем служил коготь того же зверя. Костяная рукоятка, отполированная прикосновением дюжин мозолистых рук воинов, была гладкой, как голыш со дна ручья, и ослепительно-белой, а лезвие за свою историю проломило множество черепов и вонзалось в туловища бесчисленного количества мужчин и женщин. Назывался этот топор Лангиабото, что на языке степных племен означает «уверенность в себе». То было оружие, всегда передававшееся от отца наследнику Дома Арагозов.

Тенрьо с силой пнул Кидию под шею, заставив зверя сердито застонать и взмыть прямо в воздух, неритмично ударяя громадными крыльями. Юноша вонзил костяной кинжал в мягкие складки кожи у основания шеи Кидии и прошептал что-то в этот самодельный рупор. Содрогаясь и шипя, самка гаринафина описала несколько кругов над трупом бывшего хозяина, а затем, похоже, пришла к некоему решению. Она взмыла выше в воздух и полетела на север, махая могучими крыльями, пока стражники-агоны разглядывали погибшего принца и выясняли, что же произошло.

* * *

Верхом на своем новом скакуне Тенрьо Роатан отправился в полет в исконные земли льуку. Путешествие выдалось не из легких. Будучи еще подростком, Кидия обладала значительно меньшей выносливостью, нежели взрослые гаринафины. Когда она уставала, наезднику приходилось искать русло пересохшей реки или холм с нависающим обрывом, где молодого зверя можно было укрыть от взгляда гаринафинов-преследователей. Они летели по ночам и спали днем, а на закате и на рассвете Тенрьо часами рыскал по степи, собирая корм для Кидии: той ни в коем случае нельзя было показываться, чтобы случайно не выдать себя.

Его план, дерзкий и отчаянный, увенчался полным успехом. Тенрьо сделал ставку на сочувствие друга, который не слишком туго затянул узлы и тем самым позволил ему освободиться от пут. Также он рискнул при помощи шкуры и рогов выдать себя за новорожденного теленка, чтобы стадо длинношерстных быков не затоптало его. А самое главное, он подтолкнул пэкьу Нобо Арагоза назначить исполнителем казни Диамана – и все это ради скакуна принца, Кидии.

Гаринафины – существа очень общительные и умные, живущие семьями, и, подобно слонам, обитающим в Дара, их нельзя приручить в истинном смысле этого слова. Хотя некоторых наездников и скакунов связывают узы искренней дружбы, подобные связи вырабатываются годами, и такого рода отношения невозможны в армии, когда всадники сплошь и рядом погибают, а животных без промедления препоручают новым хозяевам.

Пэкьу Нобо Арагоз из народа агонов, объединивший тысячи племен, победил льуку, выведя на бой больше гаринафинов, чем это можно было представить. Он сумел достичь этого, поскольку изобрел новую модель отношений между наездником и крылатым зверем: стал рассматривать гаринафина как раба, отданного всаднику в услужение. Дабы обеспечить верную службу гаринафина в армии и повиновение его абсолютно любому