поборником интересов агонов среди танов пэкьу Толурору и тем самым поможет хранить мир. Нобо даже подумывал выдать за него со временем одну из дочерей, чтобы еще сильнее укрепить связь. Агоны сурово обошлись с побежденными льуку; тем пришлось уступить лучшие свои пастбища и ежегодно платить дань: скотом, рабами, а также шкурами и костями гаринафинов.

Льуку здорово разозлились, когда таны пэкьу Толурору силой навязали им кабальные условия договора, но полагали, что это не продлится долго.

Однако время шло, купленный дорогой ценой мир стоял незыблемо, а племена льуку предпочитали, похоже, безропотно страдать и не искать мести. Таны пэкьу Нобо поздравляли вождя, сумевшего сломить у своих воинственных врагов волю к сопротивлению. Однако в тот год, когда Тенрьо исполнилось шестнадцать, Толурору Роатан взбунтовался. Много лет назад он начал с того, что тайно, действуя с превеликой осторожностью, отделил от потока уплачиваемой агонам дани небольшой ручеек, и в результате сумел собрать в предгорьях далеко на востоке, там, куда не добирались вражеские лазутчики, армию из трех сотен гаринафинов и тысяч всадников. Неожиданное нападение на пастухов-агонов, занявших земли, традиционно принадлежавшие льуку, оказалось очень успешным, когда порабощенные льуку, многие из которых женились на агонянках, восстали против господ и присоединились к мятежу. Бойня разразилась жестокая: многие отцы и матери семейств во сне размозжили черепа своим женам-агонянкам или мужьям-агонам и передушили детей-полукровок. Их ненависть к извечному врагу была испепеляющей, как дыхание гаринафинов. «Да будут мне свидетелями Кудьуфин и Нальуфин, – провозгласил пэкьу Толурору, взывая к божествам палящего солнца и ледяной луны. – Мы кровью смоем смрад агонов с этой земли». Каждый освобожденный раб-льуку, отказавшийся убить своих детей-полукровок, провозглашался предателем и предавался публичной казни.

Когда новости о мятеже достигли пэкьу Нобо, юного заложника Тенрьо поставили перед королем агонов.

– Твоему отцу, похоже, нет дела до твоей жизни, – сказал старый вождь.

Тенрьо ничего не ответил. Слова Нобо явно были справедливы: отец решил, что им вполне можно пожертвовать. Это риск, с которым неизбежно приходится иметь дело всем заложникам.

– Я обращался с тобой как с собственным сыном, – продолжил Нобо, и взгляд его потемнел от искренней печали. Он вздохнул. – Но тебе придется заплатить за вероломство твоего отца, так же как Алуро, госпоже Тысячи Потоков, приходится замерзать каждую зиму, искупая ошибки Все-Отца. В память о проведенных нами вместе годах я не осрамлю тебя, пролив твою кровь пред Оком Кудьуфин, Источника Дневного Света.

Это означало, что Тенрьо свяжут, завернут в шкуру гаринафина, а затем поместят на открытой равнине и погонят по ней стадо длинношерстных быков, которые насмерть затопчут юношу. Поскольку кровь его осветят лучи солнца, богиня Кудьуфин не увидит, что он умер без боя. Это, как у льуку, так и у агонов, считалось самой милосердной казнью – то была хоть отчасти почетная смерть для того, кому не посчастливилось погибнуть на войне.

– Я прошу лишь о том, чтобы приказ исполнил мой брат Диаман, – промолвил Тенрьо.

Диаман был одним из сыновей Нобо. Они с Тенрьо так сдружились, что называли друг друга братьями.

– Конечно, – согласился пэкьу.

Он счел проявлением благородства то, что юный принц не стал униженно умолять о помиловании, но с достоинством принял свою судьбу. Просьба, чтобы казнью руководил Диаман, еще сильнее растрогала старого повелителя. Забрать у человека жизнь – великая честь, пусть даже это происходит без кровопролития. Диаман был юношей пылким и отважным, но по причине долгого мира с льуку не имел возможности проявить себя на поле боя. То, что Тенрьо предлагал собственную жизнь, дабы позволить Диаману вкусить убийство, было с его стороны проявлением бескорыстной любви к названому брату.

– Тебе присуще величие истинного принца, – заключил Нобо. – Лилурото, Все-Отец, уготовит для тебя особое место в загробном мире. Как бы я хотел, чтобы ты был моим настоящим сыном и мне бы не было нужды так поступать.

Тенрьо лишь кивнул и ничего не ответил.

* * *

В день казни Диаман препроводил Тенрьо к открытой равнине, что располагалась на некотором удалении от главного становища. То было знаковое для агонов место, поскольку именно здесь много лет назад Нобо Арагоз, тогда еще совсем молодой человек, впервые поклялся привести льуку к покорности и объединить все степные племена, положив конец вечному круговороту убийств.

Двое юношей, по сути совсем еще мальчишки, смотрели на суету вдалеке, и каждый думал о своем. Воины пэкьу Нобо собирались в поход против неразумного Толурору и его мятежных льуку. Тысячи мужчин и женщин готовились к войне: сворачивали лагерь, упаковывая костяные шесты и полотнища шатров; навьючивали грузы на спины длинношерстных быков и гаринафинов; острили оружие и молились Все-Отцу и Диасу, ясноокой Палице-Деве, прося даровать славу на поле боя.

– Мне очень жаль, что все так обернулось, – прошептал Диаман.

Он вспоминал, как они в детстве боролись и помогали друг другу, учась управлять гаринафином, как вместе проказничали, нарушая приказы пэкьу Нобо, и попадали в неприятности. Диаман почти забыл, что Тенрьо – сын врага и заложник. Он прирос к нему душой, и теперь за это приходилось платить.

– Не валяй дурака, – сказал Тенрьо и улыбнулся. – Я бы на твоем месте ничуть не сожалел. Разве может быть лучший дар, чем отдать свою жизнь тому, кем так восхищаешься? Однажды ты станешь великим вождем, брат мой.

Диаман подумал, что Тенрьо очень храбр. Даже в такой миг он пытается сделать своему другу приятное.

– Приготовьте саван, – распорядился Диаман.

Подошли воины и принесли большой кусок тонкой ячеистой кожи, вырезанной из крыла гаринафина. Еще они захватили сухожилия, чтобы связать Тенрьо запястья и лодыжки.

– Ты окажешь мне последнюю услугу? – спросил Тенрьо.

– Все, что хочешь, брат.

– Когда я был маленький и не мог уснуть, то брал в руки детское одеяльце из мягкой кожи длинношерстного теленка. Можете завернуть меня в такое? Я опасаюсь… что могу дрогнуть в последний момент, если не найду способа успокоиться.

– Конечно, – кивнул Диаман и послал стражников с приказом заменить кожу из крыла гаринафина на одеяло из теленка.

– А помнишь пару рогов, которые мы мальчишками использовали вместо оружия?

Диаман хмыкнул. Когда Тенрьо еще только-только стал жить с ним и другими детьми Нобо, они вместе играли парой рогов годовалого бычка, воображая, будто это боевые палицы. Именно в ходе таких потешных схваток мальчики и сдружились.

– Я бы хотел захватить их с собой в память о времени, проведенном вместе.

Диаман кивнул, заморгав, чтобы не расплакаться. Он велел стражнику принести из своего шатра эти детские игрушки и отдал их старому другу.

– Я сам тебя