Но рассказывать Сёдзо об этом во всех подробностях она не хотела. Взять из родительского дома двух служанок она решила неспроста: она сразу же хотела избавиться от опеки со стороны родни мужа, установить свои порядки в доме и стать полновластной госпожой.

Одетая в темно-голубое платье из тонкой шерсти с единственным украшением — брошью из великолепных жемчужин, она сидела спиной к серванту из английского дуба, на полках которого сверкали серебро и хрусталь. И этот фон, и весь ее вид ясно свидетельствовали о том, что она здесь хозяйка. Обед был всего из трех блюд. Но Сёдзо давно уже не ел таких изысканных европейских кушаний, и отварной цыпленок с гарниром из белых грибов и паприки показался ему удивительно вкусным. Превосходным было и поданное к нему легкое белое вино.

— Хацу! Кофе будем пить там,— бросила Тацуэ служанке, принимавшей тарелочку из-под салата, и, сняв с себя салфетку, поднялась.

Из столовой через террасу они прошли в небольшую комнату, одна стена которой расширялась в виде веера. Чуть не всю эту стену занимало единственное многостворчатое окно, из него был виден большой газон, сверкавший влажной зеленью, омытой дождем.

Небо прояснилось, ярко сияло осеннее солнце, и в комнату лился поток зеленоватых лучей.

Сёдзо постоял немного у окна и, обводя взглядом террасу, сказал:

— Чтобы греться на солнышке, лучшего места, пожалуй, и не придумаешь для таких бездельников, как ты. Идеальное местечко!

— Ну вот, не успел войти в дом, и сразу такие комиплименты! —отпарировала Тацуэ.

— Ничего не могу с собой поделать «— обожаю говоритькомплименты,— пожал плечами Сёдзо.

— Ладно уж, садитесь,— притворно ворчливым тоном сказала Тацуэ, указывая ему место рядом с собой.

Хану принесла серебряный кофейный сервиз. Зажигая спиртовку, Тацуэ вдруг шаловливо улыбнулась:.

— Признайтесь, Сёдзо-сан, вы ведь думали, что у меня более роскошный дом?

— Признаюсь,— ответил он,

Когда машина, въехав в низкие каменные ворота, огибала обширный двор с красивым газоном посредине, Сёдзо подумал, что, если судить по участку, дом должен быть большой, как и окружающие его роскошные особняки. Однако, когда машина подкатила, этот прелестный коттедж, сложенный из красного кирпича и увитый до самой крыши диким виноградом, показался Сёдзо совсем маленьким.

— Впрочем,— продолжала Тацуэ,— он гораздо вместительнее, чем кажется снаружи. При желании здесь можно даже балы устраивать. Я сразу же заявила Инао, что не хочу такого дома, как наш на Усигомэ, ни такого, как их наАояма. Надоели мне эти огромные дурацкие хоромы. В них чувствуешь себя, как в сарае. Мне хотелось иметь как раз такой домик.

— Я думал, вы построите себе новый,

— Так скоро? Нет! Мы купили этот дом у одного англичанина, приятеля Инао. Он был тут английским торговым атташе и выстроил себе точно такой же коттедж, какой у него был в Йоркшире. По его словам, здесь все, до последней мелочи, вплоть до замков,— точная копия йоркширского оригинала. Домик Инао понравился. Перед отъездом на родину англичанин продал его нам,

Сёдзо отметил, что она впервые заговорила о муже. Правда, полагалось, чтобы он первый спросил о нем. Но он не спросил. И не потому, что недоброжелательно относился к Инао, просто у них с Тацуэ так сложились отношения, что не было необходимости соблюдать традиционные правила вежливости. К тому же вся атмосфера дома, напоминавшая ему его давнюю дружбу с Тацуэ, знакомые лица служанок — все здесь казалось ему привычным, и он как-то забыл о ее замужестве. Короче говоря, у него не было того ощущения незримого присутствия мужа, какое обычно бывает, когда остаешься наедине с чужой женой. Кроме того, Сёдзо не забыл, как отзывалась Тацуэ об Инао, когда он еще только сватался к ней.

Конечно, он не думал, чтобы молодая женщина, как бы ни была она с ним откровенна, стала после четырех месяцев замужества высказывать ему свое мнение о муже. И все-таки Сёдзо не хотелось вызвать ее на подобный разговор, и он умышленно не упоминал об Инао. Когда речь зашла о доме и она сама заговорила о муже, у Сёдзо как-то сразу отлегло от сердца.

— В общем вы счастливы?

— Хм! Во всяком случае, мы договорились не ссориться.

— Это разумно.

— Ну а вообще, Сёдзо-сан, разве люди могут быть по-настоящему счастливы?

— И ты об этом спрашиваешь!

— Конечно, если понимать под этим только условия...

— Но ведь от них-то счастье прежде всего и зависит.

— Если так, то дальше можете мне свою проповедь не Читать. Я и сама знаю, что у меня все есть.

На лице Тацуэ появилось выражение, какое обычно бывало, когда они с Сёдзо вели разговор на подобные темы. Щеки ее постепенно покрывались бледностью, и на них стал заметен пушок. Но вдруг она задорно усмехнулась и, подняв на уровень груди маленькую белую руку, именно ту, на которой было обручальное кольцо, стала загибать пальцы, как это делают дети, вычисляя, сколько осталось дней до Нового года.

Смотрите: живет в таком доме — раз, отлично питается — два, роскошно одета три, катается на альфа ромео — четыре, танцует до упаду — пять! Что еще? Ах, да! Самое главное: опасность остаться в старых девах больше не угрожает — шесть!

Тацуэ резко оборвала свой монолог, словно перед самым носом Сёдзо с треском опустили шлагбаум на железнодорожном переезде.

Подперев подбородок указательным пальцем, она облокотилась на ручку кресла и принялась рассматривать каемку на серебряной крохотной чашечке с недопитым кофе. Но через несколько секунд она подняла голову. Сёдзо стоял у окна и с таким видом, словно собирался скоро уйти, беспокойно поглядывал на небо, снова начинавшее хмуриться.

Он изменился с тех пор, как уехал из Токио: раздался в плечах, шире стала шея. Но вообще он похудел. Еще больше изменилось его лицо: в нем исчезло то юношеское, почти детское выражение, которое ему было свойственно. Немного впали щеки и резче обозначились скулы; особенно это было заметно, когда он становился в профиль и свет падал на нижнюю часть лица.

— А вы возмужали! — заметила Тацуэ таким тоном, словно не к нему обращалась, а рассуждала сама с собой.

Сёдзо не расслышал этого замечания. Он был занят своими мыслями. Он собирался пойти к доктору Имуре и беспокоился, что попадет под дождь. Попросить зонтик — значит, надо его возвратить и побывать здесь еще раз, а этого ему не хотелось...

Однако