которых никак нельзя обойтись, если мы хотим собрать что-то стоящее. На первое время хотя бы это. Причем должен предупредить, что не все даже наиболее ценные труды мне известны. Кроме того, не все эти труды и документы удастся приобрести в типографских изданиях, Значительная их часть давно уже стала библиографической редкостью. Видимо, придется прибегнуть к перепечатке и фотографированию, хоть это и не слишком желательно. Но какие бы ни предстояли трудности, я полагаю, что все это собрать можно и нужно.

Сёдзо увлекся и говорил так, словно перед ним был не Эбата, а Уэмура, с которым он привык беседовать по душам на эту тему. Он не подумал о том, что его собеседник далек от науки и вряд ли ему что-либо говорят названия трудов и имена авторов.

Возможно, Эбата счел его доктринером, привыкшим сыпать именами, но он ни разу его не перебил. Одетый в отлично сшитый синий шевиотовый костюм, скрестив на груди сильные руки, Эбата смотрел то на Сёдзо, то на пустую коробку из-под сигарет, которая лежала рядом с пепельницей на столе. Но как только Сёдзо умолк, он сразу спросил:;

— Ну а сколько же потребуется денег для осуществления первого этапа вашего плана?

— Полагаю, что не менее ста тысяч,.

— Сто тысяч? Вы не шутите? Но ведь вы, вероятно, знаете, что и сейчас на вашу библиотеку тратится значив тельно больше средств, чем расходует любая другая провинциальная библиотека. Отпустить такую сумму было бы просто безрассудством!

— Но ведь эта сумма потребуется не сразу,

— Все равно. Сто тысяч! Ни за что ни про что выбросить такие деньги! Да кто же может это себе позволить! Любой здравомыслящий человек скажет, что это невозможно. Впрочем,— добавил он помолчав,-»* у людей, занятых в провинции подобной работой, вероятно, свои понятия об экономике.

Таким образом ой причислил Сёдзо к той же категории людей, к какой относил старого директора Ямадзаки и остальных сотрудников библиотеки. Это не столько обидело Сёдзо, сколько рассмешило. Следя за тем, чтобы его ответ не был воспринят как отповедь, и взвешивая каждое слово, Сёдзо спокойно заметил, что именно в точки зрения эко-комических понятии для некоторых людей сто иен значат больше, чем сто тысяч. Но господин Масуи человек других масштабов, и он может себе позволить истратить большую сумму, чтобы поднять значение библиотеки, являющейся своего рода символом его любви и привязанности к родному краю. И тут же Сёдзо привел пример, слышанный им от Уэмуры. В свое время Ивасаки купил собрание книг Моррисона, и на этой основе была создана Восточная библиотека.

— Обстановка была несколько иной,— продолжал Сёдзо,— но говорят, что и тогда это показалось невероятной смелостью — заплатить за книги триста пятьдесят тысяч иен! Однако как раз в этот момент в продажу с аукциона были пущены подлинники портретов из серии «Тридцать шесть великих поэтов» 140, вся серия была раскуплена, каждый портрет был продан за десять тысяч иен и всего было выручено триста шестьдесят тысяч. «Ну, коли так,— сказали тогда ученые,— то триста пятьдесят тысяч за Восточную библиотеку — небольшие деньги, это просто даром!»

— Очень похоже на ученых! Потому-то они и бедняки!— усмехаясь, заметил Эбата.— Уплатить в то время за Восточную библиотеку триста пятьдесят тысяч иен — это и в самом деле значило зря выбросить деньги. Ведь они и процентов не приносят. Это мертвый капитал. Другое дело—«Тридцать шесть великих поэтов». Это надежное помещение капитала. Когда-нибудь найдется покупатель, который за них и вдвое заплатит. Ведь так? Вот об этом и следовало бы подумать.

Сёдзо и в самом деле следовало бы подумать прежде всего о том, с кем он имеет дело. Он допустил явный просчет, забыв о психологии этих людей, которые, накопив огромные состояния, тянутся к редкостям. Ведь они в их глазах то же, что акции, идущие на повышение.

Спорить дальше было бесполезно.

Эбата поднялся первым, шумно отодвинув стул. Его массивная фигура была стиснута в узком пространстве между стулом и столом. Он объявил, что во всяком случае доложит Масуи об их разговоре. Затем он достал из бокового кармана пиджака записную книжку и записал адрес Сёдзо на Табата и номер телефона.

В последние дни стояла переменная погода. Утра были чудесные, ясные, а с полудня начинали собираться тучи. Сегодня эта перемена наступила раньше. Не было еще и одиннадцати, когда Сёдзо вышел на улицу, а кругом уже все померкло, словно наступили сумерки. В подвальных помещениях контор зажглись электрические лампы. Ряды круглых окон были ярко освещены. В обеденное время тротуары этой улицы бывают заполнены людьми, но сегодня встречались лишь редкие прохожие. Уже начавшие желтеть деревья, стройные, прямые, стоявшие на равном расстоянии друг от друга, были похожи на шеренги вытянувшихся в струнку гвардейцев. Между ними по гладкой, как скатерть, асфальтовой мостовой то и дело проносились гордые, недоступные, соперничающие - друг с другом яркостью окраски и оригинальностью формы автомобили. Сёдзо, только что приехавший в Токио после долгого отсутствия, чувствовал себя сейчас особенно одиноким — каким-то провинциалом или иностранным туристом.

Из-под полей своей выгоревшей фетровой шляпы он время от времени поглядывал на небо. Темные тучи становились все гуще, нависали все ниже — вот-вот начнется дождь. Сёдзо хотел где-нибудь перекусить, а потом пойти к главному редактору «Токийского обозрения» на Кёбаси. Но поскольку собирается дождь, то, пожалуй, лучше сначала зайти к редактору. В Марубиру (Марубиру — высотное здание перед Токийским вокзалом) Сёдзо купил сигарет. Не успел он обогнуть белое здание почтамта и выкурить сигарету, как полил дождь. Три-четыре пешехода на противоположной стороне улицы устремились под виадук. Сёдзо стал переходить мостовую широким, но неторопливым шагом, размышляя, не укрыться ли ему в Токийском вокзале, и вдруг остановился как вкопанный под проливным дождем. Наперерез ему неслась машина. Впрочем, он не столько испугался, сколько поражен был ее необычной ярко-розовой окраской. Машина сбавила скорость. Дождь хлестал ее изящный корпус, и брызги летели во все стороны. Через окно, обдаваемое косым дождем, на заднем сиденье смутно виднелась женская фигура.

Сёдзо разозлился. Черт бы их побрал! Ездят, как вздумается, а на других им наплевать! Он только собрался перебежать мостовую, как вдруг машина, словно преследуя его, плавно подкатила к нему и затормозила. Тут же открылась дверца и раздался повелительный женский голосок, который он не мог спутать ни с каким другим.

— Садитесь! Да поживее!

Это была Тацуэ. Сёдзо вскочил в автомобиль. Злость, вспыхнувшая в нем несколько секунд назад,