Шрифт:
Закладка:
27 июля, спустя девять дней после роспуска рейхстага, руководство ДДП предприняло отчаянную попытку остановить дальнейший упадок партии: Эрих Кох-Везер, Герман Дитрих и другие влиятельные политики ДДП совместно с Народно-национальным имперским союзом, группировавшимся вокруг Артура Марауна, «верховного магистра» Младонемецкого ордена, а также с некоторыми молодыми членами ДФП, выступили в роли крестного отца Немецкой государственной партии (Дейче Штаатспартай). Отказ от термина «демократический» был столь же характерен для кризиса либерализма, как и то благодушие, с которым вожди ДДП старались не замечать антисемитских установок младонемцев. Первым следствием скоропалительного создания новой партии был выход из ДДП одного из известных депутатов рейхстага — Антона Эркеленца, секретаря профсоюзного объединения Хирш-Дункершен-Геверкферейн. 29 июля он заявил о том, что покидает ряды партии и вступает в СДПГ. Готовясь к новым выборах в рейхстаг, свежеиспеченная партия должна была быть готовой к новым потерям среди электората: в высшей степени оставалось неясно, сможет ли еврейская община, бывшая до последнего времени одной из самых надежных опор немецких либералов, одобрить их совместные действия с младонемцами или предпочтет отвернуться от Государственной партии{415}.
Надежды на то, что к Государственной партии присоединится также ДФП, не оправдались. Народная партия следовала по пути осуществления своих собственных планов сплочения сил и совсем не стремилась признавать Государственную партию равноправным партнером. Но то, к чему в итоге пришли правоцентристские силы, не заслуживает даже слова «сплочение». 18 августа, после длительных переговоров, было достигнуто соглашение о совместном предвыборном обращении ДФП, Экономической партии и вновь образованной Консервативной народной партии, в котором они заявили о своей приверженности «делу реформ» рейхспрезидента. Название предвыборной программы «программой Гинденбурга» было причиной, по которой Государственная партия, которую также пригласили для подписания совместного обращения к избирателям, ответила отказом. Рейхспрезидента, заявил Мараун, из-за его высокого надпартийного положения нельзя использовать как средство предвыборной борьбы.
Консервативная народная партия, отнюдь не разделявшая подобных мыслей, была образована 23 июля 1930 г. консервативными силами, сплотившимися вокруг Тревирануса, и антигугенберговской фрондой графа Вестарпа и его сторонников. Бывшие члены ДНФП получили массивную финансовую поддержку промышленников, которые в своем большинстве были недовольны острым антиправительственным курсом Гугенберга. Однако новая партийная группировка не стала, равно как и Государственная партия, ядром для объединенного буржуазного движения. В выборах в рейхстаг в 1930 г. центристские буржуазные силы и умеренные правые участвовали в таком же раздробленном составе, как и ранее{416}.
СДПГ, самая большая партия Германии, характеризовала выборы 14 сентября 1930 г. как выбор между «буржуазным блоком и социал-демократией, работой и капиталом, демократией и диктатурой». Правительство Брюнинга, говорилось в предвыборном лозунге социал-демократического руководства от 19 июля, стремится защитить богатых и сильных и переложить все тяготы на плечи бедных и слабых: «Борьба социал-демократов против социальной реакции — это не только борьба за права парламента, но и борьба за право народа. Это право народа стремятся уничтожить также национал-социалисты, — открытые сторонники диктатуры. Они хотят с ножом и револьвером возвести брутальное насилие в ранг государственной системы. В этом им неоценимую помощь оказывают коммунисты — как своими боевыми методами, так и расколом рабочего класса». Призыв заканчивался словами: «Против правительства Брюнинга, побратавшегося с крупным капиталом, цель которого — поражение рабочего класса! Вперед, к борьбе за демократию и социализм, за трудящийся народ, за социал-демократию!»
Коммунисты, порицаемые социал-демократами, дали своим оппонентам такой ответ, в свете которого критические замечания СДПГ выглядели, мягко говоря, преуменьшением. 24 августа «Роте Фане» опубликовала «Программное заявление по вопросу национального и социального освобождения немецкого народа». Его текст был полностью выдержан в «национал-большевистской» традиции 1923 г., целью заявления было переманить на сторону КПГ избирателей, голосовавших за крайне правых. Коммунисты упрекали Гитлера и национал-социалистов в том, что они молчат о бедственном положении немецкого крестьянства Южного Тироля, так как они заключили тайный договор с фашистским режимом в Италии, согласно которому отдали немецкие области Южного Тироля иностранным завоевателям.
Куда более острым атакам подверглась социал-демократия. Ее вожди «являются не только палаческими подручными немецкой буржуазии, но и одновременно добровольными агентами французского и польского империализма. Все действия продажной социал-демократии выступают нескончаемой чередой тяжелейших предательств жизненных интересов трудящихся масс Германии». Самих себя коммунисты характеризовали как единственную силу, которая борется как против плана Янга, так и против грабительского Версальского мира. «Мы, коммунисты, выступаем против каких-либо выплат репараций, против любой оплаты международных долгов… Только молот пролетарской диктатуры может разбить оковы плана Янга и национального угнетения. Только социальная революции в состоянии решить национальный вопрос Германии»{417}.
Националистические лозунги коммунистов вызывали у национал-социалистов только насмешку и издевательство. Альфред Розенберг, главный редактор «Фёлкишер Беобахтер», назвал программное заявление КПГ «нашей доселе самой большой победой». По его словам, большевистское руководство должно со скрежетом зубовным красть национал-социалистические лозунги: «Но они крадут, и это надо отметить — не для того, чтобы выполнить эти призывы, но для того, чтобы обмануть обманутых еще раз. Мы будем оглашать это со всех трибун: коммунисты сами признались в своем мировоззренческом крахе. Коммунизм теперь должен красть, чтобы выжить. Мы редко когда еще были так горды, чем когда смогли убедиться в этом, прочитав “Роте Фане”».
Центральной темой национал-социалистической предвыборной агитации была, как и у КПГ, борьба против плана Янга и «партий плана Янга». В ходе прокатившейся гигантской волны собраний НСДАП пыталась мобилизовать массы против веймарской «системы», которая якобы навязала Германии рабское ярмо еврейского мирового капитала. Что должно было прийти на смену столь ненавистной «системе», поначалу оставалось туманным и расплывчатым. Ясным было только одно: режим чрезвычайного декретирования превратил парламентаризм в фарс, дав тем самым национал-социалистам уникальнейший шанс. Теперь они могли представлять себя защитниками политически бесправного народа, а «государство фюрера», как казалось, могло выступить альтернативой как господству партий, так и бюрократической системе президентского правления.
Национал-социалистов связывала с коммунистами наряду с радикальным противопоставлением себя «системе» также сравнительно высокая степень внутренней сплоченности. В предыдущие годы линии разрыва в КПГ были проведены сначала «левыми уклонистами», такими как Аркадий Маслов, Рут Фишер и Артур Розенберг, а потом «правыми» силами, якобы склонявшимися к реформизму и концентрировавшимися вокруг бывшего председателя партии Генриха Брандлера. Капитуляция «примиренцев», которые, по мнению партийного руководства, сознательно торпедировали борьбу с «правой опасностью», последовала в начале 1930 г. После нейтрализации «правых» и «примиренцев» Коминтерн и партийное руководство КПГ приступили к исправлению некоторых «ультралевых» уклонов, ответственность за которые в типично сталинской манере была задним числом возложена на одного человека, а именно на руководителя
