оказаться судьбоносным в предотвращении великой катастрофы. Судя по намеку сэра У. Тиррелла, это, по-видимому, означает, что в случае, если мы не станем нападать на Францию, Англия также останется нейтральной и будет гарантировать французскую пассивность. Я узнаю подробности сегодня днем. Сэр Эдвард Грей только что позвонил мне и спросил, могу ли я дать гарантии, что в случае, если Франция останется нейтральной в войне между Россией и Германией, мы не станем нападать на французов. Я заверил его, что я могу взять на себя ответственность за такую гарантию, и он воспользуется этим заверением на сегодняшнем заседании кабинета. Дополнительно: сэр В. Тиррелл настоятельно умолял меня использовать свое влияние, чтобы помешать нашим войскам нарушить французскую границу. От этого зависит все. Он сказал, что в одном случае, когда немецкие войска уже перешли границу, французские войска отошли[1643].

Ошеломленные этим неожиданным предложением, руководители в Берлине бросились готовить сердечный положительный ответ на подобное предложение. Но черновик еще не был готов даже наполовину, когда около 20:00 из Лондона пришла следующая телеграмма: «В продолжение [моей предыдущей телеграммы] сэр У. Тиррелл только что был у меня и сказал, что сэр Эдвард Грей хочет сегодня внести предложение о нейтралитете Англии, даже если мы будем находиться в состоянии войны как с Францией, так и с Россией. Я встречусь с сэром Эдвардом Греем в 3:30 и немедленно доложу»[1644].

Сообщения из Лондона послужили поводом для ожесточенного спора между императором и начальником Генерального штаба. Немецкая мобилизация уже шла полным ходом, а это означало, что огромный механизм плана Шлиффена был запущен. Увидев первую телеграмму Лихновского, Вильгельм высказал мнение, что, хотя приказ о мобилизации на данный момент не может быть отменен, он будет готов остановить любые действия против Франции в обмен на обещание англо-французского нейтралитета. При поддержке Бетмана, Тирпица и Ягова он приказал прекратить дальнейшие передвижения войск до прибытия нового сообщения из Лондона, разъясняющего природу британского предложения. Но в то время, как Вильгельм и Бетман хотели воспользоваться возможностью избежать войны на западе, Мольтке придерживался мнения, что, однажды начавшись, общая мобилизация не может быть остановлена. «Это вызвало очень оживленный и драматичный спор, – вспоминал один наблюдатель. – Мольтке, ужасно взволнованный, с дрожащими губами, настаивал на своей позиции. Кайзер, канцлер и все остальные напрасно умоляли его»[1645]. Было бы самоубийством, утверждал Мольтке, оставлять спину Германии незащищенной перед мобилизующейся Францией. В любом случае первые патрули уже вошли в Люксембург, а 16-я дивизия из Трира следовала за ними. Вильгельма это не убедило. Он приказал отправить в Трир приказ остановить 16-ю дивизию у границ Люксембурга. Когда Мольтке стал умолять кайзера не препятствовать оккупации Люксембурга на том основании, что это поставит под угрозу контроль Германии над ее железнодорожными маршрутами, Вильгельм отрезал: «Используйте другие маршруты!» Спор зашел в тупик. В процессе спора Мольтке практически впал в истерику. В перерыве заседания, в приватном разговоре с военным министром Эрихом фон Фалькенхайном начальник Генерального штаба, почти доведенный до слез, признался, что «он полностью сломлен, потому что это решение кайзера продемонстрировало ему, что кайзер все еще надеется на мир»[1646].

Даже после получения следующей телеграммы Мольтке продолжал утверждать, что план мобилизации на этой последней стадии уже не может быть изменен в такой степени, чтобы исключить развертывание против Франции, но Вильгельм отказался его слушать: «Ваш прославленный дядя не дал бы мне такого ответа. Если я отдал приказ, это должно быть возможно»[1647]. Вильгельм распорядился принести шампанское, в то время как Мольтке в смятении бросился вон. Дома он заявил жене, что он прекрасно подготовлен к борьбе с врагами, но не с «такими, как этот кайзер». По мнению жены Мольтке, стресс от этого конфликта был таков, что у начальника Генерального штаба случился легкий инсульт[1648].

Пробки от шампанского полетели в потолок, а Бетман и Ягов все еще готовили ответ на первую телеграмму из Лондона. Они писали, что Германия примет это предложение, «если Англия сможет гарантировать всей своей вооруженной силой безоговорочный нейтралитет Франции в германо-российском конфликте». Мобилизация будет продолжаться, но немецкие войска не будут переходить французскую границу до 7 часов утра 3 августа в ожидании подтверждения соглашения. Кайзер подкрепил это послание личной телеграммой королю Георгу V, в которой он сердечно принимал предложение «французского нейтралитета под гарантии Великобритании» и выражал надежду, что Франция не станет «возбуждаться». «Войска в моих пограничных районах находятся в процессе отмены, посредством телеграфных и телефонных сообщений, их марша на Францию»[1649]. Ягов тоже отправил телеграмму Лихновскому с просьбой поблагодарить Грея за его инициативу[1650].

Вскоре после этого от Лихновского поступила новая депеша. С нетерпением ожидаемая в 15:30 встреча с Греем состоялась, но, к изумлению немецкого посла, Грей не предложил ни британского, ни французского нейтралитета, и было похоже, что он даже не ставил этот вопрос перед своими коллегами по кабинету. Вместо этого он только намекнул на возможность того, что немецкая и французская армии могут «в случае войны с русскими остаться стоять на позициях друг против друга, не совершая нападения ни с одной из сторон», а затем сосредоточился на описании тех действий Германии, которые могут вызвать британское вмешательство. В частности, Грей предупредил, что «было бы очень трудно сдержать чувства англичан в отношении нарушения бельгийского нейтралитета с любой стороны [Франции или Германии]». Лихновский ответил встречным вопросом, неожиданно поменявшись ролями с министром иностранных дел: готов ли Грей дать ему заверения в нейтралитете Великобритании, если Германия согласится не нарушать суверенитет Бельгии? Как ни странно, эта застало Грея врасплох – он был вынужден заявить, что не может дать никаких таких заверений, поскольку Англия не может связывать себе руки подобными обещаниями. Другими словами, Грей, по-видимому, отказался от своего предыдущего предложения. В то же время он продемонстрировал – возможно, это вышло случайно, – что сделал свое предложение, не проконсультировавшись заранее с французами. В своем отчете об этом, по большей части безрезультатном, разговоре Лихновский просто сообщил, что британцы, вероятно, не были готовы давать какие-либо обещания, которые ограничили бы их свободу действий, но что Грей согласился далее обсуждать возможность франко-германского вооруженного нейтралитета[1651]. В Берлине эта депеша, прибывшая рано вечером, вызвала всеобщее замешательство, и никакого ответа послу отправлено не было.

Тем временем персональная телеграмма кайзера, в которой он сердечно принимал предложение британского правительства о французском нейтралитете, легла на стол королю Георгу V, вызвав панику в Лондоне. Похоже, что в тот день никто не был в курсе гибкой политики и противоречивых обещаний Грея, и министра иностранных дел срочно вызвали в Букингемский дворец, чтобы он дал объяснения и подготовил ответ. Около 21:00 он набросал карандашом текст, который стал ответом Георга V на телеграмму кайзера Вильгельма:

Должно быть, возникло некоторое недопонимание относительно предложения, которое прозвучало в дружеской беседе между принцем Лихновским и сэром Эдвардом Греем сегодня утром, когда они обсуждали, как можно было бы избежать реального военного столкновения между немецкими и французскими армиями, пока еще сохраняется какой-то шанс на соглашение между Австрией и Россией. Сэр Эдвард Грей организует встречу с принцем Лихновским завтра рано утром, чтобы выяснить, есть ли недопонимание с его стороны[1652].

Оставшаяся двусмысленность была развеяна следующей телеграммой от принца Лихновского, который получил «согласие» Ягова на британское «предложение» примерно в то же время, когда король Георг получил теплую телеграмму от своего кузена. С невозмутимой ясностью Лихновский ответил: «Поскольку никакого британского предложения не существует, ваша телеграмма недействительна. Поэтому дальнейших шагов не предпринимаю»[1653].

К этому времени в Берлине было уже около 11 вечера. Мольтке, проливавший слезы отчаяния, запершись в своем кабинете в Генеральном штабе, по поводу приказа кайзера остановить продвижение 16-й дивизии, ждало неожиданное облегчение. Незадолго до полуночи ему было приказано вернуться во дворец, чтобы выслушать новости о последней депеше из Лондона. По прибытии Вильгельм показал начальнику штаба полученные им телеграммы с изложением (уточненной) британской позиции и сказал: «Теперь вы можете делать то, что хотите»