могу это остановить. Как вы, мой любимый, встанете лицом к приближающейся буре и потребуете, чтобы она рассеялась? Как вы разгоните ветры, которые разрушат все, что есть у нас с вами?

– Останьтесь со мной, – продолжает настаивать Оуэн; губы у него теплые и убедительные. – И с нашими детьми.

И я позволяю ему уговорить себя еще на один короткий день. Его любовь пьянит меня, будто крепкое вино. Конечно, он защитит и спасет меня.

– Я останусь, – обещаю я.

Его рот очень требователен, его тело овладевает мной с прежней энергией, он окутывает меня своей любовью.

– Мы будем жить вечно, Екатерина. Вместе состаримся и увидим, как возмужают наши сыновья, как они женятся. – А потом Оуэн добавляет еле различимым шепотом: – Я не могу жить без вас.

И я слышу в его голосе безысходность.

– А я без вас, – отвечаю я.

Как я буду без него?

На следующее утро Оуэн уезжает по какому-то важному делу и мои мысли вновь проясняются.

– Я вернусь к полудню, – говорит он, держа меня за руку. – Вернусь сразу же, как только смогу.

– Да, – отзываюсь я и, заставляя себя улыбнуться, отвечаю на его легкое пожатие.

Как только он уезжает, взор мой затуманивается слезами и я приказываю подать паланкин. Никакие вещи мне не понадобятся, мне нечего паковать. Пока я еще в своем уме, я сама распоряжусь своим будущим: я не стану причинять лишнее горе людям, которых люблю. Память возвращает меня в тот ужасный день, когда я приняла решение отослать Оуэна, потому что не смогла бы вынести горя, если бы он погиб, и передумала только тогда, когда мы вместе нашли выход, который оба смогли понять и принять.

Но сейчас у меня нет выхода. Надвигающееся безумие отметает все варианты. А смерть способна перечеркнуть любую преданность.

Я понимаю, что должна освободить Оуэна, дать ему возможность жить дальше, сняв с него тяжкое бремя моего медленного угасания. На этот раз пути назад нет.

И все же, когда паланкин уже у дверей, я на миг застываю в нерешительности. Не станет ли это величайшей ошибкой в моей жизни? Ведь в данный момент я чувствую себя хорошо, у меня есть силы, я контролирую свои действия. Возможно, я все-таки выбрала неправильный путь. Мне следует отослать паланкин и подождать мужа у входа, чтобы первой приветствовать его по возвращении, чтобы взять его за руки и поцеловать дорогое мне лицо.

Как ты вытерпишь жалость в его глазах? Что будешь делать, когда его чувства умрут и он станет заботиться о тебе лишь из чувства долга? Когда он будет сидеть у твоей постели, вместо того чтобы нести тебя в свою, когда ты перестанешь даже узнавать его и он в конце концов отвернется от тебя в горе, слишком огромном для человека?

Я одеваюсь как скорбящая вдова: мои по-прежнему золотые волосы спрятаны под покровом, мое по-прежнему прекрасное лицо скрыто вуалью. Я не оставляю записки. О чем писать? Оуэн и так все поймет. Все, что было нужно, мы говорили друг другу без слов, когда его тело любило мое и я отвечала ему с горячим желанием. Я не забуду эти счастливые мгновения до тех пор, пока память будет мне служить.

Остается еще одна, последняя задача. Я иду в детскую, чтобы поцеловать сыновей – Эдмунда, Джаспера и Оуэна. Они ничего не понимают. Я крепко прижимаю их к себе и целую по очереди.

– Ведите себя хорошо. Будьте храбрыми и умными. Слушайтесь отца и не забывайте мать.

Я касаюсь руки Алисы. Она тихо плачет.

Я готова.

Я оставляю обручальное кольцо и фибулу с драконом на крышке сундука у кровати Оуэна. Кольцо это он дал мне, когда мы поженились, презрев законы и общепринятые правила, а фибулу взяла я сама, как только в него влюбилась. Я оставляю их мужу и иду в свой паланкин.

Я стою у входа в большое аббатство Бермондси. Руки у меня ледяные. Двери передо мной распахиваются, потому что здесь меня ждут, – я предупредила монахинь заранее. Ради моего блага они приютят меня со всем состраданием, какое только можно купить за деньги. Здесь, под присмотром монахинь, я рожу последнего ребенка Оуэна.

Я делаю шаг вперед.

Переступив этот порог, я больше никогда не вернусь в прежний мир.

Нет, не могу! Ох, любимый, мой любимый Оуэн!

В ушах у меня звенит его обещание, данное мне тогда в Виндзорской часовне. Никогда, до самой могилы, я не позволю нас разлучить.

Но это невозможно. Сердце мое разрывается, щеки залиты слезами, которые я не в силах остановить. Я уже готова отступить, чтобы оставаться с Оуэном до последнего вздоха. Но потом у меня перед глазами встает образ отца. Непредсказуемый, полоумный, жалкое подобие славного короля, каким он был когда-то. За глазами вновь появляется зловещая трепещущая боль. И я знаю, что скоро она усилится.

Прощай, Оуэн! Прощай! Да хранит тебя Господь! Всегда помни, что я люблю тебя. И знай, что я даю тебе свободу, потому что слишком люблю тебя, чтобы привязывать к призраку, лишенному рассудка.

Я делаю глубокий вдох.

Я знаю, что по милости Господней мы с Оуэном однажды воссоединимся. Не будет больше горя, не будет слез, которые могли бы омрачить нашу с ним любовь, – она будет длиться до скончания веков.

И я переступаю порог монастыря.

Слова благодарности

Я очень благодарна своему агенту, Джейн Джадд (Jane Judd); поддержка, которую она оказывает мне и моим героиням – отважным женщинам Средневековья, продолжает оставаться бесценной;

Дженни Хаттон (Jenny Hutton) и всем сотрудникам издательского дома MIRA, без чьего направляющего участия и приверженности своему делу образ реальной Екатерины де Валуа никогда бы не восстал из тумана далекого прошлого;

Хелен Бауден и остальным сотрудникам компании Orphans Press, которые создали мой веб-сайт – без них его бы просто не было – и пришли мне на помощь, превратив мои карты и схемы генеалогических древ в произведения дизайнерского искусства.

От автора

Жизнь Екатерины де Валуа – великая загадка.

В исторических источниках она упоминается редко: там красной нитью проходит мысль, что о ней вообще мало что можно сказать, кроме того что она была дочерью Карла Шестого Французского, женой Генриха Пятого и умерла довольно молодой, вероятно, от психического расстройства, которым страдал и ее отец. Как королева Англии и вдовствующая королева-мать, она не играла никакой роли в управлении государством и почти не участвовала в воспитании сына. То же самое, конечно, можно сказать и об очень многих средневековых