Может быть, поэтому новость об увеличении нормы распространялась медленно. Авторы многих дневников того периода и даже Всеволод Вишневский, ярый оптимист в политике, либо вовсе не упоминают об этом событии, либо упоминают на один или несколько дней позже.

25 декабря музыковед Валериан Богданов-Березовский написал об увеличении нормы в своем дневнике, а также о вещах, еще более неотложных, – финансовый год кончался, фонды Союза композиторов и музыкальный фонд были пусты. «Мы оторваны от Союза композиторов и центрального музыкального фонда, – писал он, – даже не знаем, в какой город они эвакуированы (из Москвы), и они, вероятно, не знают, что в Ленинграде остались музыканты, искусствоведы, не знают, сколько нас. Я недавно узнал, что Комитет по делам искусств находится в Томске, и послал телеграмму М. Храпченко с просьбой установить связь с союзом и музыкальным фондом».

В тот день Богданов-Березовский навестил композитора Малкова на улице Плеханова, тот лежал больной в крохотной (но теплой) клетушке, вроде спичечной коробки. Он также сообщает о смерти другого композитора, А. Будяковского, и, кроме того, пишет:

«Я переживаю большие трудности в связи с тем, что в «Астории» открылся так называемый стационар – лечебно-питательный пункт. На первый срок союз получил три места. Но неотложных просьб так много. Меня особенно взволновал звонок Л. Портова, который с мольбой в голосе несколько раз повторил: «Пожалуйста, сделайте это для меня. Сделайте сейчас. Если на неделю отложить, уже будет поздно. Я не выживу». И несмотря на все это, я смог пообещать ему место лишь на второй срок, вместе с Ф. Рубцовым и А. Пейсиным, они страшно ослабели. В еще худшем положении А. Рабинович, давно болеющий туберкулезом, Б. Дешевов, который почти не может передвигаться, а также И. Миклашевский. Так тяжко выбирать…»

Вера Инбер узнала об увеличении нормы от своего друга, сотрудницы больницы Ефросиньи Ивановны, которая пошла в булочную за хлебом. На площади Толстого Ефросинья Ивановна встретила человека, показавшегося ей не то пьяным, не то сумасшедшим. Он плакал, смеялся, бил себя по голове. Лишь придя в булочную и узнав об увеличении нормы, Ефросинья поняла, что новость привела его в состояние экстаза.

В столовой Дома писателей 26 декабря вечером состоялся митинг. Медленно пробирались писатели сквозь снежные сугробы, минуя трупы, которые появились теперь повсюду.

Вера Кетлинская выступила с речью. «Советские войска прорвали 2 или 3 кольца вокруг города – тихвинское, волховское. Осталась только Мга. Но и это кольцо будет прорвано к Новому году. Увеличение нормы – это первая весенняя ласточка, огромные запасы продовольствия скапливаются в 60 километрах от Ленинграда – 50 000 тонн крупы и макарон, 42 000 тонн муки, 300 тонн мяса. И еще много-много всего! Как только возьмут Мгу, все это повезут в город». Писатели, как серые призраки, сидели вокруг пустого стола и слабо аплодировали. Они надеялись выжить.

Да, была надежда. Жданов был одержим ею. Действительно, много продовольствия спешно направлялось к блокадному кольцу. В Вологду, Тихвин и главные распределительные пункты Ладожской ледовой дороги Анастас Микоян отправил в качестве первоочередных грузов 50 тысяч тонн муки и 12 тысяч тонн остальных продуктов. Наркомат железнодорожного транспорта этому активно содействовал. Микоян и Жданов знали, что в Ленинграде остался запас муки всего на 5 дней. Сквозь ночь летели на север поезда из Рыбинска, Заинска, Саратова, на вагонах начертано огромными буквами: «Продовольствие для Ленинграда». Продукты прибывали в Тихвин, на разрушенную станцию, на запасные пути, их немедленно грузили в машины, которые с грохотом тащились по изрытым колеями дорогам на север, к Ладоге, через лед к ленинградскому берегу.

Наступление генерала Федюнинского, наступление ленинградских войск на Тосно шло так успешно, что Жданов был уверен в освобождении Мги к Новому году.

Чтобы дать умирающим от голода, замерзающим людям надежду, чтобы помочь им дожить до Нового года и возвращения Мги, во всем городе проводились сотни митингов – на заводах, обросших ледяными сосульками (ныне вряд ли хоть один работал – 19 декабря 184 завода перевели на однодневную, двухдневную и трехдневную неделю); в правительственных учреждениях, где все стекла в окнах были выбиты, в жилых домах, где топились маленькие самодельные печки-«буржуйки». Всем сообщили: к 1 января Ленинград будет освобожден, кольцо блокады разорвано, Мга возвращена.

Но Мгу взять не удалось. Еще до Нового года Жданову стало вдруг ясно, что оптимизм, которым он в рождественские дни проникся, не имел достаточных оснований. И открылась ужасная правда, которая состояла в том, что у советских войск нет ни физических сил, ни боеприпасов, чтобы прогнать фашистов. Отчет 10 января показывал, что недоукомплектованность войск Ленинградского фронта составляет 45 %, частей 55-й армии – 63 %. На фронте было 32 дивизии, 14 из них имели до 30 % личного состава. Отдельные пехотные полки насчитывали только 17–21 % положенного им по штату личного состава.

И не было возможности укрепить их ряды. За всю зиму 1941/42 года на Ленинградский фронт добавили только 25 тысяч человек. С 1 октября по 1 мая 1942 года на фронт отправили 17 тысяч или 18 тысяч человек из тыла, из управления, 6000 из строительных частей, 30 277 моряков Балтийского флота. Мобилизовали женщин, главным образом в управление тыла и ПВО, но к июню 1942 года 9000 женщин сражались на передовой. В последние три месяца 1941-го из Ленинграда на фронт было отправлено около 70 тысяч человек, в октябре – 29 567, в ноябре – 28 249 и в декабре – 12 804. В последующие 6 месяцев Ленинград сумел мобилизовать в армию 30 тысяч человек, но из них лишь 8000 в период с декабря по март.

Это вряд ли могло восполнить потери Красной армии. С октября 1941 по апрель 1942 года числилось больных и раненых 353 424, в среднем по 50 тысяч в месяц, или 1700 в день. У большинства были дистрофия и другие болезни, связанные с недоеданием. С ноября 1941 года до конца весны дистрофией заболело свыше 62 тысяч военных. В апреле 1942-го число больных цингой достигло 2000[171]. Зимой 1942 года от болезней, вызванных голодом, в армии умерло 12 416 человек, почти 20 % больных.

Люди ослабели, не могли ни сражаться, ни работать. Юрий Ломан, комиссар автотранспортного подразделения, вспоминал, что видел, как 4 человека производили погрузку туши барана, весившей примерно 16 кг, но не в силах были ее поднять. А.П. Лебедева, секретарь парторганизации фабрики «Красный треугольник», сидела за столом, когда вдруг, качаясь на нетвердых ногах, вошел пожилой изможденный человек. Она его узнала, он работал в цеху. «Дайте мне миску