Шрифт:
Закладка:
«Где бы нам найти такого батюшку, как Серафим Саровский…»
Ехали люди в Верхне-Никульское — один, второй, десятый, восемьдесят пятый — каждый старался что-нибудь подарить батюшке: кто икону, кто книги, открытки, пластинки, кто из одежды что-нибудь, кто деньгами, кто вёз консервы, конфеты, масло, шоколад, цитрусовые — великий перечень, а ведь тогда было время страшного дефицита. Но сколько бы ни дарили батюшке — он дарил больше. Одной рукой принимал, а другой раздавал.
— Пойдем, я тебе покажу, мне рыбаки рыбу привезли, — сказал как-то отец Павел очередному гостю.
«А было уже в зиму, — вспоминает тот, — холодно, в чулане вообще лед. Мы выходим в чулан — а там где-то 35–40 сантиметров глубиной — весь пол засыпан свежей рыбой, навалом.
— Батюшка, откуда это?
— Да вот, рыбаки проплывали с Борка, пришли в гости и рыбы мне насыпали.
А у меня одна мысль — там, наверно, тонна рыбы — куда девать-то? Пока мы разговаривали, кто-то стучит в дверь — из деревенских, с Марьино, что ли. Потом другой откуда-то. А батюшка говорит, говорит что-то, раз — тому кулек рыбы, раз — тому пакет рыбы… Думаю, хоть тонну привезли, а он ее в два счета раздал. Он просто любил раздавать?
Действительно, огромное богатство проходило через руки о. Павла, но он всё раздавал — деньги, продукты, даже иконы «пристраивал» как он выражался, т. е. дарил тому, кому считал нужным — а сам хранил монашескую бедность. Точнее сказать, «бедным он не был, а просто образ жизни такой монашеский вёл». Ходил всю жизнь в сатиновой рубахе и штанах, одежду ему шила по «спецзаказу» духовная дочь.
— Купи мне ткани на штаны, — скажет ей отец Павел.
«Покупаю фланель со штапелем на шаровары — он на резинке носил, с карманами, сатин на рубашку — как правило, синий, рубаху тоже всегда шью «с карманами». Однажды монахини с Толги сшили батюшке штаны, но узкие — «хоть руки в штанины просовывай». «Нет, только ты мне шей!»
Приехал как-то в Верхне-Никульское молодой ярославский священник. Видит: бедно старец живет. Захотелось ему помочь, он в Ярославле и обратился к владыке Платону: «Так и так, бедствует старец». Владыка думает про себя: «Может, я чего не доглядел, может, старец-то голодает…» Приезжает отец Павел в епархиальное управление, владыка Платон издалека его увидел и кричит:
— Ты что, отец Павел, плохо живешь? Может, тебе деньги нужны?
А отец Павел в ответ:
— На что мне деньги — гроб, что ли, ими оклеивать?
А тот священник, который приезжал в Верхне-Никульское, как раз это слышал и смутился. Хотел помочь, а батюшка вразумил, что ты хоть бы моего благословения спросил…
Вразумлять молодых священников приходилось часто — вот вроде и знают, что старец, что мудрее их батюшка и по годам, и по сану, но всяк норовит еще и сам старца «вразумить». Однажды приехал такой, упал перед батюшкой на колени и говорит:
— Отец N тебя обманывает!
Батюшка не стал слушать, прогнал его. Получается, что старец-то дурак, сам не видит, не знает?
Такая интересная вещь: в Москве и в Петербурге архимандрита Павла больше почитали как высокодуховного старца, чем у себя на родной ярославской земле — «нет пророка в своем Отечестве». За трапезой в Новодевичьем монастыре митрополит Ювеналий всегда садил отца Павла по правую руку как самого почетного гостя и терпеливо сносил все «хулиганские» выходки верхне-никульского старца. Подойдет, бывало, отец Павел к владыке:
— Дай денег старику на обратный билет.
Митрополит Ювеналий достает деньги, отдает их батюшке. Конечно, отец Павел не просто чудачествовал, каждое его действие имело смысл.
Вот, например, сидит за трапезой у владыки Ювеналия московское духовенство. «Я смотрю, — рассказывает отец Павел, — справа от меня молодой священник корочки хлебные не ест: мякиш вынет, а корочки оставляет на столе. Он отвернулся, а я — хвать эти корочки — и к себе в тарелку. Все на меня посмотрели, а этот священник покраснел».
«А как еще вразумлять? — спрашивает батюшкин воспитанник. — Не будешь ведь всякий раз говорить. Этот священник не голодал, в лагерях не сидел, вот и обращается так с хлебом».
— А я не могу это видеть, — сказал отец Павел. — Сколько труда в эту пшеничку вложено!
Время великой славы архимандрита Павла было и временем великой скорби. Враг никогда не оставлял о. Павла в покое, но когда имя его прославилось далеко за пределами родного края, искушения и нападения на верхне-никульского старца стали особенно изощренными. Казалось бы, с такой любовью относился он ко всем людям, что должен был надеяться и на ответную любовь или хотя бы благодарность от близких, от своих прихожан, от жителей села Верхне-Никульского, которое навеки вошло в историю как место служения великого старца. Хотя сам отец Павел как раз делал всё для того, чтобы его не считали святым. Приедет, бывало, какая-нибудь восторженная почитательница, наслышанная о «святом старце», а батюшка уже всё знает наперед, что она приехала, уйдет из сторожки к заливу за водой.
Возвращается с ведрами, босой, одна штанина закатана, другая так, — гостья разочарована до глубины души: «Вот какой отец Павел, я-то думала…»
А он ей в ответ:
— Ты дура, и я дурак.
И, конечно, хотя сельчане не раз были свидетелями прозорливости своего чудаковатого
