Шрифт:
Закладка:
«С ним в любой монастырь приедешь — такое к нему большое уважение! — вспоминает духовный сын о. Павла. — Я как приходской священник — с благоговением, со страхом, а он как рыба в воде — в Троице-Сергиевой Лавре, в Толге, в Спасо-Яковлевском монастыре — везде чувствует себя, как хозяин»,
«Кого-то по спине похлопает, прибауточку, сказенку какую-то выскажет. И такая у него любовь, и открытость, и ясность, и чистота, и правда — вокруг него всегда целая толпа, и паломники, и молящиеся: «Отец Павел, помогите, я там хромаю, там кто-то в тюрьме сидит…» И Господь как-то сразу его умудрял, он мог ответить на любой наболевший вопрос просителям».
Иногда о. Павла приходилось буквально вытаскивать из толпы! «В Толге праздник иконы Толгской Божией Матери был уже в разгаре, когда отец Павел появился, — вспоминает батюшкин духовный сын. — После Литургии народ как хлынет к нему! Толя кричит мне:
— Спасай отца Павла! Я схватил его, веду, но у меня даже пуговицы посыпались, еле выдернул его из толпы».
Толгу отец Павел помнил еще мальчиком, подростком — его воспоминания относятся к началу 20-х годов:
«Из Мологи из нашего монастыря — кока Оля, моя тетка, Катька Манькова, Ленка-регентша — поехали на Толгу исповедаться.
— С Вашего благословения, игумения.
— Бог благословит. Вот вам фляга топленого масла, фляга сметаны, гороховой муки — везите на Толгу монахам.
Набрали всего и повезли.
Приезжаем на Толгу — монахов уже немного, человек 10–12 осталось. Архимандрит Григорий (Алексеев) — у меня его карточка есть, сестра у него была Катерина. Такой монах был — «блажен муж». Он в лагере помер.
Как заходишь на паперть собора, налево дверь, там комнатка есть, мы там и ночевали, под колокольней… Зимняя церковь уже не служила, только собор…»
Когда стали восстанавливать Толгу в 87-м году, для батюшки это было огромной радостью. Частенько в проповедях говорил он:
«Монастырь ваш, родные мои сестры, знаю давно, с детства. Очень страдал и горевал, когда закрыли сию древнюю обитель. А что поделаешь? Вот сподобил Господь меня, старика, видеть ее вновь возрождающейся вашими руками и молитвами.
Помню, как возвращался из тюрьмы, как заехал на Толгу… Господи! Вокруг разорение, заросли кустов и мерзость запустения. Стал на коленки, заплакал… Монахи, родные мои, где вы?! А-а-ух! Никого нету. Отковырял окошечко, забрался в храм. Прошел к алтарю. Вот где стою теперь. Пропел тропарь Спасителю и Толгской Божией Матери, святителю Трифону, основателю монастыря. Слава Тебе, Господи!
А теперь обитель возрождается, живет и процветает! И помогает ей в том Заступница наша Пречистая Богородица. Храните веру православную — за то Господь с вас спросит! И дай вам Бог доброго здоровья и сил в вашем труде!»
Батюшка много подсказал игумении монастыря, особенно в отношении всяких хозяйств, помещений, содержания животных, посевов — видно было, как хорошо он знает уклад монастырской жизни. Для толгских монахинь приезд о. Павла — счастье на целый день. «Они к нему словно к отцу родному со своими бедами, как ласточки, летели. А он: «Девчонки!» — воркует и что как скажет — они прямо все сияли. От него благодать исходила, утешение чрезвычайное…»
«Я тогда в Толге жила, занималась снабжением, — вспоминает одна монахиня. — Весь день в хозяйственных хлопотах, разъездах. Некогда было книгу почитать, а мне хотелось об иконе Толгской Божией Матери побольше узнать. И вдруг сестры говорят: к нам старец приехал, очень прозорливый. Я думаю, вот бы сказал он мне о Патриархе Тихоне и еще пусть скажет об иконе Толгской Богоматери. Выхожу, а вокруг него толпа народа, и он сестер обеими руками благословляет направо и налево, без разбора. Увидел меня, обхватил рукой за шею — вот так — и говорит:
— А Патриарх Тихон очень ваш монастырь любил. И икону Толгской Богоматери сильно почитал. Я тебе о ней книгу подарю.
У меня мурашки по коже побежали, оттого что он мои мысли насквозь видит. А книгу он мне потом, правда, подарил».
Частенько пел отец Павел песню толгских иноков:
Всё со временем проходит: горе, счастье пролетит… К разрушению всё стремится — кто сей доли избежит? Кедр высокий с облаками наравне вчера стоял. Ныне вниз лежит ветвями, бурный ветр его сломал. Так, увы, и нас подломит, может быть, внезапно, смерть, В глубине земли схоронят наше тело, нашу персть. И цветочек тот прекрасный рощу кедров украшал, Ветер дунул вдруг ненастный, и цветочек тот завял. Так, друзья, и мы завянем, скоро век наш пробежит. Расцветать мы перестанем, когда дух наш улетит. Здесь гуляя, гость любезный, между кедров и цветов, помни рок свой неизбежный, берегися от грехов! И почаще ты молися здесь, в обители святой, благо делать не ленися, и обрящешь ты покой.
