Шрифт:
Закладка:
— Ты монах?
— Монах.
Он так рукой потрогает спину:
— А параман здесь?
Если ему говорят в ответ: «Да нет, батюшка, он у меня там, в сумке…»
— Ну какой же ты монах, если параман не носишь!»
Да, батюшка был великий знаток монастырской жизни, часто повторял: «Я светской жизни совсем не знаю — праздники там, гулянки… Монастырску жизнь знаю всю!»
«Чадо ты мое сопливое», — с огромной отцовской лаской обращался батюшка к молодым монахам. И самой большой радостью было для него увидеть в человеке истинного инока — неважно, принял он постриг или еще нет.
Однажды приехал к старцу молодой священник из Татарии, недавно рукоположенный иерей Андрей. И когда подходил он под благословение к батюшке, тот вдруг спрашивает:
— Иерей Андрей?
И так обрадовался необыкновенно.
— Женатый?
— Нет, батюшка, неженатый.
— Неженатый? Ох, какой же ты молодец!
И еще раз: «Молодец!»
И мягко так, по-отечески, называет его запросто: Андрей, Андрюша.
— Ну, монах! Ты монах, только монах!
Несколько раз повторил: «Монах, монах, монах!»
— Как же мы тебя назовем?
Задумался и вдруг:
— О! Антоний!
И запел тропарь преподобному Антонию Римлянину. Наизусть пропел весь тропарь и говорит:
— Запомни! Третьего августа!
«Потом, когда совершился постриг, брату моему действительно дано было имя Антоний, — вспоминает двоюродная сестра иерея Андрея, присутствовавшая при этой встрече. — Причем постриг откладывался два раза по независимым от о. Андрея обстоятельствам и совершился только на третий раз, а именно 3 августа по старому стилю (16-го по новому), в день памяти преподобного Антония Римлянина. Имя присваивал архиепископ Татарский Анастасий. Имя монаха составляется из первых букв мирского имени, был еще вариант Анатолий, но дали Антоний.
Во время разговора батюшка всё время держал о. Андрея за руку — очень долго, как отец сына. И вдруг начал петь какие-то скороговорки, частушки, совершенно непонятные, что-то про птиц. Потом говорит:
— Поехали со мной в Ростов!
Как раз из Спасо-Яковлевского монастыря гости были.
И так стал его звать, но брат мой растерялся. А тетушка дала отцу Павлу денежку в руку:
— Это вам на дорогу.
Отец Павел очень восторженно отозвался, что Андрей неженатый и будет монахом и стал благодарить тетушку за сына:
— Спасибо, спасибо тебе за сына. Ты береги его.
Она расчувствовалась, расплакалась. Эта встреча словно была посвящена моему брату. Люди стояли рядом и наблюдали, но он общался только с ним». Батюшка был для всех истинно отец родной, но для монахов — особенно. Мог обласкать, а мог отругать при всех, обличить, если это надо. Соберется, бывало, духовенство за праздничной трапезой и давай, как в басне Крылова: «Кукушка хвалит петуха…»
Однажды выслушал батюшка длинную хвалебную речь в свою честь, потом и говорит «оратору»:
— Ты скажешь, как в лужу пернешь.
Все от хохота упали.
«Не тот друг, кто медом мажет, — повторял батюшка, — а тот, кто правду скажет». И еще приговаривал:
Не в шумной беседе друзья познаются, друзья познаются в беде. Гром грянул, и слезы польются, тот друг, кто поможет тебе.И следовал завету оптинского старца Амвросия: «Замечания и выговоры монаху — это щётки, стирающие греховную пыль с его души».
Хоть и грубоват был порою батюшка, но всегда по сути. И в других ценил такую же прямоту и откровенность.
Как-то раз батюшка с духовными чадами был в гостях у своего воспитанника, священника. Стол, конечно, для них накрыли — чего только нет! А время, известно, какое — продукты все дефицит, ничего не купишь, не достанешь. У простого народа на столе — картошка да капуста. Ну а уж священникам несут всё самое дорогое, вкусное — так испокон веку на Руси положено. И вот духовная дочь о. Павла села за этот богатый стол, у нее и сорвалось с языка:
— Только у попа и пожрать!
Отец Павел расхохотался. Потом, как приедет она в Верхне-Никульское, кормит ее и повторяет:
— Ешь, Нинка, только у попа и пожрать!
«По первости, когда я ездил к о. Павлу — молодой еще священник был, — вспоминает его духовный сын, — неудобно как-то, что такой старец, архимандрит, начинает на стол собирать каждый раз, как только приедешь. «Марья!» — то начнут картошку жарить, то рыбу в холодильнике смотрят. Я думаю, что уж мне, недостойному, я приезжаю за духовным окормлением, можно обойтись и так, без еды. Ладно. Приезжаю как-то к батюшке. Марья говорит:
— Ну, я пойду разогревать.
Он:
— Сиди.
Обычно сразу чай, а тут разговариваем — мне даже как-то не по себе, я уж про свои мысли забыл. Потом пошли в храм, долго-долго там были. Вернулись из храма. Марья опять:
— Я вам разогрею рыбки.
— Подожди, Марья!
И опять разговариваем. С воодушевлением еще час
