на основе психиатрического диагноза исчезала. С убийцей явно было что-то не так, но очевидно, он отдавал себе отчет в том, что делает. Его спросили, сколько времени требовалось, чтобы задушить жертву, и он ответил, что ему всегда требовалось пять минут.

– Почему пять минут? – спросил Краус.

– Потому что люди могут задерживать дыхание на четыре минуты.

Такие мыслительные процессы эффективно исключали защиту по причине невменяемости – в соответствии с законодательством штата Нью-Йорк.

Рон Валентайн неохотно согласился с последней оценкой. Опытный государственный защитник обладал развитым чувством справедливости, но предпочитал выигрывать дела, опираясь на факты, а не на тактику.

– Ты уверен, что у него нет посттравматического стресса? – не сдавался он. Со времен войны во Вьетнаме посттравматическое стрессовое расстройство стало популярным средством защиты в уголовных процессах.

– Рон, – ответил психиатр, – у него нет ни единого симптома ПТСР.

12.

В шестом интервью две недели спустя Шоукросс откровенно рассказал о своей сверхактивной сексуальной жизни. Если он говорил правду, то получалось, что почти за три года отчаянных попыток эякулировать ему сопутствовал успех в одном-единственном случае – во время анального сношения с проституткой за палаточным городком.

– Не знаю, в чем причина, но я действительно испытал оргазм. И я дал ей двадцать пять долларов, а потом пошел и купил ей продуктов.

Это был типичный ответ в рамках его сбивчивой логики.

Ближе к концу двухчасового сеанса Краус снова спросил о его дурном характере.

– Послушайте, – с необычной настойчивостью заговорил Шоукросс. – Вот вы смотрите сейчас на меня, да? Это я. Со мной легко поладить, я легко завожу друзей, я счастлив. Если что-то выведет меня из себя, я разозлюсь.

Вопрос: Очень быстро?

Ответ: Мгновенно.

Вопрос: Не постепенно?

Ответ: Вы еще не разговаривали с моей женой? Она могла бы рассказать. Мгновенное безумие! Это ведь мелочи, верно? Я даже не пытался сдержаться. Иногда приходил домой такой злой, что хватал какой-нибудь цветочный горшок и разбивал об пол, а потом успокаивался. Подмети – и будто бы ничего не было.

Вопрос: Это часто случалось?

Ответ: Да. Я не хотел избивать Роуз… Когда я злился… из-за чего я злился? Чушь собачья! Роуз приходила домой и жаловалась на свою работу.

Психиатр не смог удержаться от наводящего вопроса:

– Это случалось в те ночи, когда вы убивали проститутку?

– Да, в те самые, – тихо сказал Шоукросс.

Еще одно ошеломляющее признание. Приступы ярости начинались не с того, что проститутка потянулась к его бумажнику, пригрозила разоблачением или вывела из себя какой-то другой мелочью, как он утверждал раз за разом. Они начались с иррационального гнева на женщину, имевшую важное значение в его жизни, точно так же, как более ранние приступы ярости случались после ссор с матерью или с бывшими женами.

Краус отметил, что убийца никогда не упоминал о каких-либо подобных перепалках с мужчинами. Он почти не вспоминал о своем отце и брате и за двадцать лет не предпринял ни одной попытки повидаться с собственным сыном. Всю его жизнь определяли женщины. Кто, кроме Шоукросса, мог бы описать год военной службы, говоря почти исключительно о женщинах – шпионках, воровках, малолетних шлюхах, «полковых женах»? И кто мог бы с любовью рассказать в деталях, как эти злобные существа получали по заслугам с использованием пожарных шлангов, мачете, противопехотных мин «Клеймор» и других жестоких приспособлений? Оказывается, Шоукросс всю жизнь слишком остро реагировал на женщин.

Но объясняло ли это простое наблюдение его повторяющиеся приступы ярости, связанные с убийствами? Неужели его мать и другие женщины так сильно раздражали его, что самое безобидное замечание вызывало взрыв ярости?

«Такое бывает только в кино, – сказал себе психиатр. – Только в дешевых романах». Он лечил пациентов с гораздо более мучительными историями, мужчин, которых запирали в чуланах, избивали кнутом, подвергали пыткам, сексуальному насилию от колыбели до психиатрической больницы, и ни один из них не стал серийным убийцей. Чего-то важного все еще не хватало в этиологии Шоукросса.

Вернувшись домой после этого шестого интервью, Краус позвонил в Уотертаун. Ему потребовалось десять минут, чтобы успокоить Бетти Шоукросс, но затем она почти час рассказывала о своем беспокойном сыне. После недолгой истерики она проявила готовность к сотрудничеству, хотя и заняла позицию защиты своей семьи. Она признала, что маленький Арти занимался мелким воровством и доставлял проблемы, но он также был любящим ребенком в любящем доме.

– Мы любили его тогда, любим и сейчас, – настаивала мать со слезами в голосе. – Он тоже это знает. То, что он говорит сейчас обо мне, Джинни и нашей семье, – ложь. Хотела бы я знать, зачем ему это надо.

Она отвергла большую часть свидетельств эксцентричного поведения старшего сына в детстве и подтвердила собственную оценку, сводившуюся к тому, что Арт был вполне дисциплинированным мальчиком.

– С моим сыном обращались хорошо, – заявила она с ярко характерным новоанглийским акцентом. – Он никогда не подвергался насилию.

Краус закончил разговор с ощущением, что услышал сущую правду, плюс-минус оттенок отрицания и гордости.

Он позвонил Рону Валентайну.

– Не знаю, была ли его мать лучшим родителем в мире, – сообщил психиатр, – но каковы критерии? По-моему, она сказала правду. Ей пришлось растить проблемного ребенка, и она делала все, что могла. С другими ее детьми никаких трудностей не возникало.

Он рассказал адвокату о признании Шоукросса в том, что споры с Роуз подтолкнули его к убийству.

В конце разговора Валентайн сказал:

– Итак, был милый маленький мальчик, и все его любили. А теперь у него неуправляемый характер, и он ненавидит женщин. Что это нам дает, Дик? Что, черт возьми, не так с этим парнем? Ты рассказываешь мне, какой он, но не говоришь, что сделало его таким.

Этот вопрос поставил психиатра в тупик.

– Рон, я все еще не знаю.

Два старых друга согласились, что наиболее многообещающим подходом представляется анализ вспышек гнева Шоукросса. Были ли они результатом психологических проблем? Или вызывались органическими причинами? А как насчет питания? Химикатов?

Они обсудили другое знаковое дело: политик из Сан-Франциско получил мягкий приговор после того, как психиатр объяснил его убийство коллеги гипогликемией, вызванной чрезмерным употреблением нездоровой пищи – это была так называемая «защита Твинки»[28].

– Если я собираюсь помочь этому парню, мне нужно что-то получше, – сказал Валентайн. – Что-то осязаемое, что смогут понять присяжные. В противном случае он просто будет выглядеть как бешеный пес, и его запрячут в тюрьму до конца жизни, и никто ничему, черт возьми, не научится.

Краус напомнил другу об их попытках найти лабораторию для анализа генов Шоукросса, но отметил:

– Закон Нью-Йорка прописан так, что в любом случае это не поможет.

Он добавил, что было бы полезно, если бы опытный психолог провел психологическое тестирование личности и оценил интеллект убийцы, устранив путаницу в досье. Валентайн сказал на это, что тестирование уже было заказано адвокатами защиты из Рочестера.

В марте 1990 года