небольшой участок… на пенсию Дэна, – добавила она быстро.

– Они оба такие упрямые, – пожаловался Артур. – Я из сил выбился, доказывая Дэну, что мне нужна его помощь в «Нептуне». Но они и слышать об этом не хотят. Чертовски независимы – не желают денег брать ни гроша! Во всем этом, конечно, виновата Грэйс. Она убедилась, что Винраш – очень благоприятное место для детоводства, и теперь хочет попробовать разводить там цыплят и поросят.

Грэйс, ничуть не смущаясь, сказала:

– Вы непременно должны приехать к нам в гости, мистер Тодд… Я собираюсь сдавать комнаты на лето.

Тодд улыбнулся ей своей доброй и тихой улыбкой, любуясь ее воодушевлением, ее решительностью. То, что она делала, казалось ему несколько непонятным, но прекрасным и трогательным. И, думая об этом, он почувствовал себя таким старым…

Тетя Кэрри встала и с опущенной головой бесшумно выскользнула из комнаты. Не было больше Гарриэт, но был другой больной, нуждавшийся в уходе. Умение тетушки Кэрри ловко сменять испачканные простыни и выносить горшки все еще требовалось в «Холме», но уже для другого, более священного объекта.

Все вдруг вспомнили об этом разбитом человеке, беспомощном, заключенном в своей комнате, и за столом наступила тишина. Быстро докончили завтрак. Артур, взяв Тодда под руку, проводил его до автомобиля, который должен был отвезти его на станцию. Тодд не захотел пойти наверх навестить Барраса, благоразумно заметив, что это может расстроить больного. С минуту он и Артур постояли у машины.

– Так, значит, насчет оборудования я тебе сообщу. – Тодд сделал паузу. – Хорошее дело ты задумал, Артур. Если проведешь его, то у тебя будет образцовый рудник.

– Вот это-то и было моей мечтой всегда, – отозвался Артур тихо, – образцовый рудник!

Они помолчали, потом Тодд пожал руку Артуру и сел в автомобиль. Артур стоял у подъезда, пока автомобиль не отъехал. Инстинктивно посмотрел он на небо. Солнце сияло ему, мир ласково обнимал, жуткое прошлое было погребено и забыто. Чудесным образом он воскрес душой, и его идеал готов был осуществиться. О сладостное возрождение!

Он пошел наверх навестить отца, как делал ежедневно. Вошел в комнату и приблизился к постели. Баррас лежал на спине, рыхлой массой, беспомощной и неподвижной. Правая рука была скрючена, пальцы на ней – лиловатого, мертвенного оттенка; половина лица парализована, и изо рта, по складкам на правой щеке, текла струйка слюны. Все в нем казалось безжизненным, жили одни глаза, – и теперь они обратились к вошедшему в комнату Артуру с жалкой, почти собачьей благодарностью.

Артур сел у кровати. Вся ненависть и горечь, которые раньше вызывал в нем отец, умерли в его душе. Он относился к нему теперь спокойно и терпеливо. Он заговорил с ним, рассказывая кое-что из того, что происходило на шахте (доктор полагал, что это может способствовать восстановлению его умственных способностей). И действительно, Артур заметил, что отец понимает то, что он ему говорит.

Он терпеливо продолжал рассказывать, глядя в эти мрачные, бегающие глаза, глаза связанного животного. Потом умолк, – он видел, что отец пытается заговорить. Какое-то слово пыталось прорваться сквозь губы, замкнутые печатью молчания. Это были даже два слова, но неподвижные губы отказывались пропустить их. Артур наклонился, вслушиваясь, но слова не выходили. Он не мог их услышать, пока еще не мог.

II

Доблестный мир был заключен, и 17 декабря, в субботу, в шесть часов вечера Дэвид вернулся домой. Не успел поезд остановиться у Тайнкаслской центральной станции, как он выскочил и, взволнованный, побежал по платформе, нетерпеливо глядя в сторону решетки, чтобы поскорее увидеть Дженни и Роберта. Но первая, кого он увидел, была Салли Сэнли. Он помахал ей рукой: значит, они вовремя получили его телеграмму. Салли в ответ тоже стала усердно махать рукой, но Дэвид едва ли заметил это: он в это время предъявлял свой льготный билет контролеру. Наконец его пропустили, и он поспешил к ней, запыхавшийся, улыбающийся:

– Привет, Салли! А где мое семейство?

В ответ на его стремительно-радостное приветствие она тоже улыбнулась, но как-то принужденно:

– Приятно увидеть вас снова, Дэвид. Мне надо поговорить с вами. Как поезд запоздал! Я так долго ждала, что должна теперь выпить чашку кофе.

– Что ж, – улыбнулся Дэвид, – если вам хочется кофе, едем поскорей на Скоттсвуд-роуд.

– Нет, – возразила Салли. – Мне хочется выпить кофе сейчас же. Пойдем в буфет.

Недоумевая, он пошел за ней. Салли уплатила у стойки за две чашки кофе и отнесла их на один из круглых столиков. Дэвид наблюдал за ней.

– Не надо мне никакого кофе, Салли, я только что в поезде пил чай, – запротестовал он.

Салли точно не слышала его. Она уселась за столик, испещренный мокрыми кругами в тех местах, где кто-то ставил налитый через край стакан с пивом. Дэвид тоже сел, по-прежнему недоумевая.

Салли сказала:

– Мне надо потолковать с вами, Дэвид.

– Ну что же, говорите. Но разве мы не можем поговорить дома?

– Там неудобно. – Салли взяла ложку и помешала свой кофе, но пить не стала. Глаза ее не отрывались от Дэвида, и в этих глазах была трагическая жалость, но Дэвид ее не замечал. Глядя на мрачное, некрасивое лицо Салли, скуластое, с несколько массивным подбородком, он заподозрил, что с нею что-то стряслось.

Она пила кофе очень медленно, словно цедила его. Наконец все же почти допила. И Дэвид с подавленным нетерпением потянулся за своим солдатским мешком:

– Ну, пойдем же! Поймите, что со времени моего последнего отпуска прошло девять месяцев! Я умираю от желания поскорее увидеть Дженни и малыша. Как поживает мой сынок?

Салли снова посмотрела ему в лицо, на этот раз с внезапной решимостью:

– Дэвид, Дженни не виновата…

– В чем?!

– Это случилось не потому, что она пошла работать и все такое… – Салли помолчала. – Вы знаете ведь, что мальчик всегда был слабенький. Я хочу, чтобы вы поняли, что Дженни тут, в сущности, ничем не виновата…

Дэвид сидел за мраморным столиком с мокрыми следами от стаканов и смотрел на Салли. В буфете было сильно накурено. Снаружи доносились крики толпы, которая приветствовала возвращавшихся с войны «храбрых ребят». Пронзительно и насмешливо свистел паровоз.

Слова были не нужны. Теперь он знал, почему Салли так пристально на него смотрела. Он понял, что больше никогда не увидит Роберта, которого так мечтал поскорее увидеть.

Пока Салли, понизив голос, рассказывала ему о происшедшем (о том, как в августе у ребенка сделалось внезапное воспаление кишок… он проболел только два дня… Дженни боялась сообщить ему…), он слушал молча, стиснув зубы. По