У Артура вырвался не то вздох, не то рыдание. Он едва узнал отца. Перемена в Баррасе была просто разительна. Он очень отяжелел, располнел, жесткие линии его фигуры стали рыхлыми и расплывчатыми. Одутловатые щеки, отвислое брюшко, складка жира над воротником и вместо прежней чопорной уравновешенности – суетливое оживление. Все у него было в движении: руки вертели и перебирали пачку газет, глаза шныряли во все стороны, стараясь увидеть все, что можно; душа жадно, деятельно отзывалась на все жизненные впечатления, тривиальные и ничтожные. И вдруг Артура осенила мысль, что вся эта искусственная деятельность вызвана стремлением утвердить настоящее, отвергнуть прошлое, не думать о будущем, что это окончательный результат разложения.

Он продолжал стоять на том же месте, спиной к лестнице, когда отец вошел в переднюю. Некоторое время оба молчали.

– А, вернулся, – вымолвил наконец Баррас. – Вот неожиданное удовольствие!

Артур не ответил. Он наблюдал за отцом, который подошел к столу, положил на него газеты и какие-то пакетики, болтавшиеся у него на руке. Передвигая и раскладывая все эти вещи на столе, Баррас заговорил:

– Тебе, конечно, известно, что война все еще продолжается. Я своих убеждений не изменил. И ты знаешь, что мне здесь бездельники не нужны.

Артур сказал глухо:

– Я не бездельничал, я сидел в тюрьме.

Баррас издал короткое восклицание, все еще переставляя вещи на столе.

– Ты сам предпочел тюрьму, не так ли? И если ты не одумаешься, то легко можешь опять угодить туда. Тебе это понятно или нет?

– Мне теперь очень многое стало понятно. Тюрьма хорошо помогает во всем разобраться.

Баррас перестал возиться с пакетами, искоса метнул взгляд на Артура. Начал ходить по передней взад и вперед. Вынул свои красивые золотые часы и посмотрел на них. Наконец сказал с плохо скрытой враждебностью:

– После завтрака у меня деловое свидание. Вечером – два заседания. Сегодня у меня очень трудный день. И мне, право, некогда с тобой рассуждать, я слишком занят.

– Слишком заняты подготовкой победы, отец? Это вы хотели сказать?

У Барраса лицо налилось кровью. На висках сразу заметно вздулись жилы.

– Да, если тебе угодно так ставить вопрос! Я делаю что могу, для того чтобы мы выиграли эту войну.

Крепко сжатые губы Артура злобно искривились. Мощный прилив безудержного гнева захлестнул его.

– Неудивительно, что вы горды собой. Вы патриот. Все вами восхищаются. Вы заседаете в комиссиях, ваше имя упоминается в газетах, вы произносите речи о славных победах, когда тысячи людей лежат, убитые, в окопах. А тем временем вы куете деньги, тысячи, десятки тысяч фунтов, выжимая все соки из рабочих «Нептуна», и вопите, что это делается для короля и отечества, тогда как на самом деле делаете это для себя самого. Да, вот как обстоит дело. – Его голос звучал все громче. – Вам все равно, что люди умирают. Вы думаете только о себе.

– Во всяком случае, я до тюрьмы не докачусь, как другие, – заревел Баррас.

– Как знать! – Артур тяжело задышал. – Похоже на то, что вы скоро там будете. Я не собираюсь покрывать ваши грехи.

Баррас, быстро шагавший по передней, круто остановился. Он даже рот разинул.

– Что такое? – воскликнул он тоном крайнего изумления. – С ума ты сошел, что ли?

– Нет, – возразил Артур запальчиво. – Не сошел, хотя легко мог сойти.

Баррас уставился на него, затем пожал плечами, как бы говоря, что Артур безнадежен. Он снова все тем же суетливым жестом вынул часы и взглянул на циферблат своими небольшими, налитыми кровью глазами.

– Я должен идти, – сказал он невнятно. – У меня назначено важное деловое свидание после завтрака.

– Нет, не уходите, – остановил его Артур. Он дошел уже до состояния белого каления, сжигаемый той ужасной правдой, которую узнал.

– Что?! – Баррас с багровым лицом отступил к лестнице.

– Выслушайте меня, отец, – сказал Артур. Голос его жег, как огонь. – Я теперь знаю всю правду о катастрофе в руднике. Роберт Фенвик перед смертью написал записку. Она у меня. Я знаю, что виноваты во всем были вы.

Баррас заметно вздрогнул. Казалось, его внезапно охватил ужас:

– Что ты говоришь?!

– Вы слышали, что я сказал.

В первый раз во взгляде Барраса проскользнуло виноватое выражение.

– Ложь! Я это категорически отрицаю.

– Можете отрицать. Я нашел план старой шахты.

Лицо Барраса страшно налилось кровью, жилы на шее вздулись. Он покачнулся и инстинктивно оперся о стол.

– Ты сумасшедший! – пробормотал он, заикаясь. – Ты лишился рассудка! Я не желаю тебя слушать.

– Вам следовало бы вовремя уничтожить план, отец.

Баррас вдруг потерял самообладание и закричал:

– Что ты понимаешь в этом?! С какой стати мне что-нибудь уничтожать? Я не преступник. Я поступал так, как считал нужным, и не желаю, чтобы ко мне приставали с этим. Все это кончено. У нас война… Мне надо к двум часам ехать по делу… на заседание.

Задыхаясь, он ухватился за перила и сделал попытку пройти мимо Артура. Лицо его потемнело от прилива крови.

Артур не двинулся с места.

– Идите на свое заседание. Но я теперь знаю, что это вы убили тех людей. И постараюсь, чтобы они были отомщены.

Все тем же захлебывающимся, отрывистым голосом Баррас продолжал:

– Мне надо платить всем жалованье. Мне надо сделать копи доходными. Приходится рисковать… все так делают. Все мы только люди. Все ошибаемся. У меня были самые лучшие намерения. Это все кончено, все позади. Следствия нельзя производить вторично. Мне нужно позавтракать и к двум быть на заседании…

Он сделал привычный торопливый жест, нащупывая карман, чтобы достать часы, но, не найдя кармана, тут же забыл об этом и растерянно смотрел на Артура.

У Артура сжалось сердце. Ведь это его отец, и он его любил когда-то. Но голос его был бесстрастен, как голос человека, отрешившегося от личных чувств:

– В таком случае я передам план куда следует. Вы не можете помешать мне сделать это.

Баррас сжал лоб руками, как будто хотел успокоить биение крови.

– Право, не понимаю, о чем ты тут толкуешь? – промычал он невнятно. – Ты забываешь, что у меня заседание. Мне еще надо умыться, позавтракать. К двум… – Он таращил глаза на Артура с каким-то ребяческим недоумением. Конвульсивным движением вытащил часы, посмотрел на них хмуро, с сердитым выражением, потом торопливо сделал несколько шагов и, пройдя мимо Артура, стал подниматься по лестнице.

Артур все стоял в передней, с вытянувшимся, словно сразу похудевшим лицом. Он ощущал безнадежную пустоту в душе. Он пришел сюда, готовый сражаться, отчаянно бороться за