Неожиданность этой встречи так его потрясла, что у него захватило дыхание. Лаура сперва его не заметила. Ее лицо, озабоченное, почти апатичное, не изменило выражения, и она собиралась пройти мимо. Но в следующую минуту она узнала Артура.

– Боже мой, Артур! – ахнула она. – Вы?

Он не поднимал глаз от мостовой.

– Да, – пробормотал он в смущении, – это я.

Лаура внимательно смотрела на него, выражение ее лица изменилось, исчезла застывшая на нем грусть.

– Вы заходили навестить моего отца?

Артур молча покачал головой, все еще не глядя на нее. Безнадежность его позы снова острой болью отозвалась в сердце Лауры. Глубоко тронутая, она подошла ближе и взяла его за руку.

– Вы должны зайти к нам, – сказала она. – Пойдемте, я тоже иду домой. У вас совсем больной вид.

– Нет, – пробормотал он, упираясь, как ребенок. – Я там никому не нужен.

– Вы непременно должны зайти, – настаивала Лаура.

И Артур, все так же по-детски, послушался, позволил ей вести себя к дому. Он с ужасом чувствовал, что вот-вот расплачется.

Лаура вынула из сумочки ключ, отперла им дверь, и они вошли в маленькую гостиную, так хорошо знакомую Артуру. При виде его бритой головы Лаура невольно ахнула от жалости. Она взяла его за плечи и усадила в кресло у камина. Бледный, как все, кто долго пробыл в тюрьме, поникнув всем своим исхудавшим в тюрьме телом, на котором платье болталось, как на вешалке, он сидел неподвижно, а Лаура убежала на кухню. Ничего не сказав кухарке Минни, она сама торопливо принесла Артуру на подносе чай и горячие гренки с маслом. Пока он пил и ел, она с тревогой смотрела на него.

– Все, все доедайте, – сказала она ласково.

Он послушно доел гренки. Чутье сразу подсказало ему, что ни Гетти, ни ее отца нет дома. На миг его мысли отвлеклись от Гетти. Он поднял голову и в первый раз посмотрел в лицо Лауре.

– Спасибо, Лаура, – сказал он смиренно.

Лаура ничего не ответила, но снова живое сострадание мелькнуло на ее бледном лице, как будто осветив его внезапной вспышкой пламени. Артур не мог не заметить, как постарела Лаура. Под глазами легли тени, одета она была небрежно, волосы подобраны кое-как. Несмотря на душевное оцепенение Артура, перемена в Лауре дошла до его сознания и поразила его.

– У вас случилось что-нибудь, Лаура? Почему вы здесь? И одна?

На этот раз сквозь ее внешнее спокойствие прорвалось глубокое и горестное волнение.

– Ничего не случилось. – Она наклонилась и помешала угли в камине. – Я вот уж неделю гощу у отца. А дом в «Хиллтопе» временно оставила.

– Оставили дом?!

Она кивнула, затем тихо пояснила:

– Стэнли уехал в Борнмаус, в санаторий. Вы, вероятно, не знаете, что он контужен. Когда я все здесь приведу в порядок, я поеду к нему.

Артур беспомощно смотрел на нее; мозг его отказывался работать.

– А как же завод, Лаура? – воскликнул он наконец.

– С заводом все улажено, – отвечала она ровным голосом. – Это меня меньше всего беспокоит, Артур.

Он все смотрел на нее с каким-то изумлением. То была новая Лаура, не та, которую он знал. Его поражала сосредоточенная грусть ее лица, эта складка у губ, ироническая и вместе с тем страдальческая. Тайным внутренним инстинктом, рожденным его собственными страданиями, он угадал под маской равнодушия раненую душу. Но сейчас он не мог в этом разобраться. Снова навалилась на него непреодолимая усталость. Наступило долгое молчание.

– Мне совестно, что я вам причинил столько хлопот, Лаура, – сказал он наконец.

– Никаких хлопот вы мне не причинили.

Артур был в нерешительности, спрашивая себя, не хочет ли она, чтобы он ушел.

– Раз я уже здесь, я… я, пожалуй, подожду, пока придет Гетти.

Снова пауза. Артур чувствовал на себе взгляд Лауры, стоявшей на коленях на коврике перед огнем. Она поднялась и сказала:

– Гетти здесь больше не живет.

– Что?!

– Нет, – она покачала головой. – Гетти теперь в Фарнборо… Видите ли… – Она остановилась. – Видите ли, Артур, там Дик Парвис.

– Но какое отношение… – Он замолчал, словно острый шип вонзился ему в сердце.

– Ах да, ведь вы не знаете, – сказала Лаура все так же беззвучно. – Она в январе вышла за него замуж.

Ее глаза избегали глаз Артура, но она положила ему руку на плечо:

– Это случилось так неожиданно… Его наградили крестом Виктории… как раз тогда, когда умерла ваша мать. Он получил крест за то, что сбил цеппелин. Мы никогда не думали, Артур… Но Гетти вдруг решила… О свадьбе сообщалось во всех газетах.

Артур сидел очень тихо, в каком-то оцепенении.

– Значит, Гетти замужем…

– Да, Артур.

– Я никак не думал… – Он сделал движение горлом, словно проглотив что-нибудь, и судорога прошла по всему его телу. – Впрочем, она все равно не хотела иметь со мной ничего общего.

Лаура мудро воздержалась от попыток утешить его.

Он с усилием начал вставать с кресла.

– Ну, мне пора, – сказал он нетвердым голосом.

– Нет, не уходите еще, Артур. У вас совсем больной вид.

– Хуже всего то, что… – Он, шатаясь, встал. – О боже, со мною что-то неладно… в голове туман… Как я доберусь до вокзала? – Он с бессмысленным видом поднял руку ко лбу.

Лаура шагнула вперед и загородила ему дорогу к двери:

– Никуда вы не пойдете, Артур. Я не могу вас отпустить. Вы в таком состоянии, что вам надо лечь в постель.

– У вас добрые намерения, Лаура, – сказал он хрипло и пошатнулся. – И у меня тоже всегда были добрые намерения. Мы оба люди добрых намерений. – Он рассмеялся. – Но сделать мы ничего не можем.

У Лауры созрело решение. Она крепко обхватила рукой плечи Артура:

– Послушайте, Артур, я вас не отпущу в таком состоянии. Вы ляжете в постель… здесь, у нас… сейчас же. Не говорите ни слова. Я все объясню отцу, когда он придет.

Поддерживая его, она проводила его в переднюю, а оттуда по лестнице наверх. В спальне зажгла газ, спокойно и уверенно помогла ему раздеться и лечь. После этого она налила горячей воды в бутылку и положила ее к ногам Артура. Она смотрела на него с тревогой:

– Ну, как вы себя чувствуете сейчас?

– Лучше, – солгал Артур. Он лежал на боку, свернувшись калачиком. Он догадывался, что лежит в спальне Гетти, на ее кровати. Забавно! Он – в милой девичьей кроватке милой девочки Гетти! «Не обойдется сегодня без юбки, а, Касберт?» Он хотел засмеяться, но не мог. Воспоминание снова расшевелило занозу в его сердце.

Было около пяти часов вечера. Солнце,