Больше об этом не было сказано ни слова. Сообщив о своем намерении, Артур поддался было искушению еще немного оттянуть день отъезда. Но 16 мая утром, сойдя вниз завтракать, когда Тодд уже ушел в контору, он раскрыл газету, и ему бросилась в глаза одна заметка. Он так и остался стоять у стола с газетой в руках, застыв в неподвижной позе. Заметка была совсем коротенькая, всего шесть строчек, затерянных среди массы важных известий с театра войны. Но Артур, видимо, придавал ей большое значение. Он сел за стол, не отрывая глаз от этих шести строчек.

– Случилось что-нибудь? – спросила Лаура, наблюдая за ним.

Артур ответил не сразу:

– Новую дорогу провели. В самый «Парадиз». Три дня тому назад по ней добрались до глухого забоя. И там нашли тех десять погибших. Завтра судебный следователь начнет следствие.

Весь ужас несчастья снова обрушился на него, как волна, на время отливающая, чтобы хлынуть обратно с еще большей силой. Душа его сжалась под этим ударом. Он сказал медленно, устремив глаза на газету:

– Они даже вызвали из Франции некоторых родственников… для формального опознания трупов. Я тоже должен ехать туда. Поеду сегодня… сейчас.

Лаура не отвечала, подала ему кофе. Он пил машинально. Снова встало перед ним то, что изменило и разрушило его жизнь, то, от чего не было спасения. Надо ехать, непременно надо!

Кончив завтракать, он взглянул на сидевшую против него Лауру. Она поняла, что им снова овладела его навязчивая идея, и едва заметно кивнула головой. Артур встал из-за стола, прошел в переднюю и надел пальто и шляпу. Укладывать ему было нечего. Лаура проводила его до дверей.

– Обещайте мне, Артур, что вы не сделаете никакой глупости, – сказала она своим обычным ровным голосом.

Артур покачал головой. Они постояли молча. Затем он порывисто взял обе руки Лауры в свои:

– Я не умею благодарить, Лаура. Но вы знаете, что я думаю. Я навещу вас снова. Как-нибудь на днях. Может быть, я тогда смогу быть вам чем-нибудь полезен.

– Может быть, – согласилась она.

Бесстрастный тон Лауры его обескуражил. Он стоял в тесной передней с таким видом, как будто не знал, что делать. Наконец выпустил руки Лауры:

– Ну, прощайте, Лаура.

– Прощайте.

Артур повернулся и вышел на улицу.

Сильный ветер, смешанный с брызгами дождя, дул ему в лицо всю дорогу, но он все-таки добрался до вокзала в двадцать минут одиннадцатого и купил билет в Слискейл.

Поезд местного сообщения был почти пуст, и Артур оказался один в вагоне третьего класса. Пока поезд, пыхтя, несся из Тайнкасла, мимо бесконечного ряда станций, мимо знакомых ландшафтов, через мост над каналом, через Брентский туннель, и наконец стал приближаться к Слискейлу, Артур испытывал чувство человека, который только сейчас приходит в себя.

Было половина двенадцатого, когда он вышел на платформу в Слискейле. В эту минуту со ступенек заднего вагона сходил еще один пассажир в вылинявшей военной форме, и, когда они столкнулись у выхода, Артур с вдруг сжавшимся сердцем узнал Дэвида Фенвика.

Дэвид заметил Артура сразу, но и виду не подал, хотя и не пытался уклониться от встречи. Они вместе вышли узким проходом на улицу.

– Вы, вероятно, приехали для опознания, – тихо сказал Артур. Он не мог не сказать этого.

Дэвид молча кивнул головой. Он пошел по Фрихолд-стрит, и Артур зашагал рядом. На углу ветер с моря ударил им в лицо мелким дождем. Они оба начали подниматься по Каупен-стрит.

Артур сбоку бросил робкий взгляд на Дэвида, смущенный его молчанием и суровой сосредоточенностью его лица. Но через минуту Дэвид заговорил, заставляя себя быть хладнокровным и непринужденным:

– Я приехал еще два дня тому назад. Жена моя живет в Тайнкасле у своих родителей. И наш мальчик с ней.

– Ах, вот оно что, – пробормотал Артур. Он сначала не понимал, почему Дэвид оказался в тайнкаслском поезде. Больше он не находил, что сказать.

Оба молчали, пока не дошли до Инкерманской террасы, где Дэвид круто остановился против дома матери. Стараясь не выдать голосом скрытую горечь, он сказал:

– Не зайдете ли на минутку? Мне нужно вам кое-что показать.

Охваченный непонятным сильным волнением, Артур прошел по развороченной мостовой и последовал за Дэвидом в дом № 23. Они вошли в первую комнату. Шторы были опущены, но в полумраке Артур увидел два гроба, еще открытых, поставленных на козлы посреди комнаты.

Разнообразные чувства бурлили в душе Артура, как волны в узком проливе. С бьющимся сердцем он подошел к первому гробу, и глаза его глянули прямо в мертвые глаза Роберта Фенвика. Тело Роберта пролежало четыре года: лицо было бело, как воск, истлевшая кожа обтягивала высохшие кости, как маска. Артур отшатнулся, закрыл глаза рукой. Он не мог вынести пустого и все же обвиняющего взора этих мертвых глаз, глаз жертвы. Содрогаясь, он хотел отойти – и не мог. Стоял в беспомощном оцепенении.

Дэвид снова заговорил, все с той же подавленной горечью:

– Вот что я нашел на трупе отца. Никто, кроме меня, этого не видел.

Медленно открыл Артур лицо. Он уставился на бумажку в руке Дэвида, затем порывисто взял ее и поднес к глазам. То было письмо, написанное Робертом перед смертью. Одну секунду Артуру казалось, что он умирает.

– Понимаете? – сказал Дэвид, напрягая голос. – Теперь наконец все ясно.

Артур продолжал смотреть на письмо, лицо его стало землисто-серым, – казалось, он сейчас упадет.

– Я не собираюсь давать этому делу ход, – сказал Дэвид решительным тоном. – Но я считал, что вам следует узнать.

Артур поднял глаза от письма и смотрел куда-то, как будто сквозь Дэвида. Он вытянул руку и, ища опоры, прислонился к стене. Комната закружилась у него перед глазами. Казалось, вся совокупность его страданий, подозрений и опасений ударила в него последним страшным ударом. Потом, словно только сейчас заметив Дэвида, он сложил письмо и отдал ему. Дэвид сунул его обратно во внутренний карман. Тогда Артур вымолвил разбитым голосом:

– Можете на меня положиться. Отец узнает об этом.

Его бил озноб. Чувствуя, что ему необходимо очутиться на воздухе, он повернулся, как слепой, и вышел из дому.

Он шел к «Холму» под проливным дождем, хлеставшим пустынную дорогу, но не замечал его. Он был словно в каком-то трансе. Сложенный листок бумаги, пролежавший четыре года на груди мертвого Роберта Фенвика, все открыл Артуру – все, что он подозревал, чего боялся. Больше не было ни подозрений, ни опасений. Теперь он знал.

В нем родилась глубокая уверенность, что ему предопределено было свыше увидеть