сырое туманное утро, но Артуру казалось, что вокруг просто невероятно много света и простора. Где же камера, где стены, которые преграждали ему путь? Внезапно поняв, что стены остались позади, он зашагал быстрее, – хотелось подальше уйти от них.

Но скоро ему пришлось замедлить шаг: он был не в состоянии идти быстро, он был слаб, как человек, только что вышедший из больницы, легко утомлялся, горбился, кожа его приобрела болезненную бледность. Голова его была наголо обрита (об этом позаботился пару дней тому назад надзиратель Коллинс – то была его последняя шутка), и можно было подумать, что Артур перенес какую-нибудь операцию мозга, тяжелую операцию в том большом госпитале, который он только что покинул.

И без сомнения, эта операция была виновата в том, что он так нервно поглядывал на всех встречных, проверяя, не смотрят ли они на него. Смотрят ли на него люди? Смотрят ли?

Пройдя около мили, он очутился в предместье Бентона и вошел в кофейню, посещаемую рабочими. Вывеска гласила: «Хорошая стоянка для телег». Артур уселся, не снимая шляпы, чтобы не обнажать бритой головы, и, опустив глаза, заказал кофе и два яйца всмятку. Он не смотрел на человека, прислуживавшего ему, и видел только его башмаки, грязный фартук и желтые от табака пальцы. Принеся кофе и яйца, лакей сразу попросил уплатить.

Согнувшись над столом, не снимая шляпы с головы, Артур выпил кофе, съел яйца. Его руки неловко орудовали тяжелым ножом и ложкой, привыкнув в тюрьме к оловянным. Платье висело на нем нескладно и свободно. Он подумал, что немного исхудал в тюрьме. «Но теперь я на воле, на воле! – твердил он про себя. – Да, слава богу, я вышел оттуда!»

После кофе и яиц он почувствовал себя лучше и уже решился взглянуть на человека, сидевшего у дверей, и спросить у него пачку папирос.

У человека были рыжие волосы и нагло-пытливый взгляд:

– За двадцать?

Артур утвердительно кивнул и положил на прилавок шиллинг.

Рыжий перешел на конфиденциальный тон.

– Долго сидели? – спросил он.

Тогда Артур понял, что он знает о его пребывании в тюрьме. Должно быть, большинство освобожденных заходило сюда. Краска залила его землистое лицо. Не отвечая, он вышел из кофейни.

Первая папироса не доставила ему особенного удовольствия, его немного мутило от нее, но зато ему уже меньше чудилось, что все на улице обращают на него внимание. Мальчик, шедший в школу, увидел, как он открывает коробку с папиросами, и побежал за ним, чтобы попросить «картинку». Артур с радостной готовностью стал доставать онемевшими мозолистыми пальцами пестрый ярлычок из коробки и, достав, протянул его мальчугану. То, что этот ребенок заговорил с ним, беглое прикосновение его теплой ручонки каким-то таинственным образом помогло Артуру. Он вдруг почувствовал себя ближе к людям.

В Бентоне, на конечной станции, он сел в трамвай, идущий в Тайнкасл, и в трамвае сидел задумавшись, устремив глаза на пол. В тюрьме он не в состоянии был думать о чем-либо, кроме огромного мира за ее стенами. Теперь же, когда он вернулся в этот мир, он не мог думать ни о чем, кроме тюрьмы. Напутствие тюремного священника еще звучало в его ушах: «Надеюсь, пребывание здесь сделало из вас человека». Докторский осмотр: «Поднимите рубаху, спустите штаны». Прощальная шутка Хикса, сказанная шепотом через плечо во время прогулки: «Что, Касберт, сегодня ночью не обойдется без юбки?» Да, он все помнил. Особенно хорошо помнилась последняя издевка Коллинса. Что-то побудило Артура протянуть руку надзирателю, когда он в последний раз щелкнул ключом, но Коллинс сказал:

– Убери свою поганую руку, Касберт, – и метко плюнул на ладонь Артура.

Вспомнив это, Артур инстинктивно вытер руку о штанину.

Трамвай доплелся до Тайнкасла, проехал по знакомым людным улицам и наконец остановился перед Центральным вокзалом. Артур сошел и направился в здание вокзала. Он намеревался купить билет до Слискейла, но, когда он уже подошел к кассе, им вдруг овладела нерешительность. Он не мог заставить себя сделать это.

– Когда идет следующий в Слискейл? – спросил он у одного из носильщиков.

– В одиннадцать пятьдесят пять.

Артур посмотрел на большие часы над книжным киоском: ему оставалось пять минут на то, чтобы купить билет и сесть в поезд. Но нет, так быстро он не может на это решиться. Ему еще не хочется ехать домой!

Он знал, что мать умерла, – его в свое время об этом известили. И теперь, зачем-то обманывая себя, он пытался объяснить свою нерешительность тем, что матери уже нет в живых. Он отошел от кассы и остановился перед книжным киоском, рассматривая плакат «Начинается великое наступление». Ему приятны были суета и движение вокруг, приятно было находиться в толпе, где его никто не знает. Когда мимо, нечаянно толкнув его, пробежала какая-то девушка, Артур снова вспомнил замечание Хикса: «Что, Касберт, сегодня ночью не обойдется без юбки?»

Он покраснел и отвернулся. Чтобы убить время, пошел в буфет, заказал кружку чаю и булочку. К чему скрывать: ему хотелось увидеть Гетти. Он был так слаб, утомлен, измучен тоской по ней. Хотелось прийти, стать на колени, обнять ее. Гетти любит его по-настоящему, она поймет, пожалеет, утешит. Горячая нежность томила его, слезы выступили на глазах. Все другое потеряло для него интерес. Он должен, должен увидеть Гетти.

В первом часу он ушел с вокзала и зашагал по направлению к Колледж-роу. Медленно взбирался по некрутому подъему – отчасти потому, что был до крайности истощен, главным же образом из-за томившего его страха. При одной мысли о том, что он снова увидит Гетти, вся кровь отливала от его сердца. Он подошел к дому № 17, бледный от волнения, постоял на противоположной стороне улицы, не сводя глаз с дома Тоддов. Теперь, когда он стоял уже перед этим домом, у него не хватало духа войти, толпившиеся в голове печальные мысли удерживали его. Как они, должно быть, удивятся, когда он так неожиданно войдет, прямо из тюрьмы! Но нет, у него не хватит смелости подняться по этим ступенькам и позвонить.

Он слонялся вокруг дома в мучительной нерешительности, всей душой стремясь увидеть Гетти, надеясь, что ему повезет и она выйдет или придет откуда-нибудь и тогда они встретятся. Около трех часов им опять овладела слабость, и он почувствовал, что ему необходимо сесть. Он направился к бульвару на Колледж-роу, чтобы посидеть на одной из скамеек под липами, мысленно решив, что потом вернется сюда и снова будет подстерегать Гетти. Едва волоча ноги, он перешел через улицу и на углу столкнулся