меморандуме под заголовком «Взлет или упадок?» Имперский союз потребовал в декабре жесткого ограничения экономической деятельности государства, приведения социальной политики в соответствие с производительностью германской экономики, сокращения общественных расходов, равно как и снижения налогов, а также права вето для правительства Германии в отношении попыток повышения расходов со стороны рейхстага. Меморандум заканчивался призывом ко всем «созидательным силам» объединить свои усилия «в широком и едином оборонительном фронте против всех сил, враждебных экономике». К последним, без всякого сомнения, относились Свободные профсоюзы, которые на своем конгрессе в Гамбурге в сентябре 1928 г. приняли доработанную программу «экономической демократии», тем самым бросив идеологический вызов предпринимателям. Но это касалось также и СДПГ, которая выступала за все то, что, по мнению Имперского союза, означало «упадок», но отнюдь не «взлет»{389}.

В отличие от промышленности, крупное сельское хозяйство с самого начала было противником Большой коалиции. Аграрии в отличие от рабочего класса и предпринимателей не имели своих доверенных лиц в кабинете Мюллера, что придавало еще большее значение их личным отношениям с рейхспрезидентом. Благодаря подарку со стороны немецких предпринимателей к его 80-летию, Гинденбург стал в 1927 г. владельцем поместья в Нейдеке, Восточная Пруссия. В этом качестве он всегда был готов выслушать пожелания своих благородных соседей-помещиков. Весной 1929 г. он употребил все свое влияние, чтобы добиться принятия закона об оказании экономической помощи Восточной Пруссии, который 16 мая был ратифицирован подавляющим большинством рейхстага. В декабре 1929 г. на парламентской сцене обсуждался уже вопрос о повышении таможенных пошлин на ввоз сельскохозяйственных продуктов, в том числе ржи и пшеницы, причем снова, как и в случае с «Помощью Востоку», социал-демократы голосовали «за». Но Большая коалиция не стала от этого более популярной в деревне. Крупное сельское хозяйство располагалось на правом фланге политической оси, и только правительство правых имело шанс заручиться его поддержкой{390}.

Именно над такой коррекцией правительственного курса трудились, начиная с весны 1929 г., силы, которые также, как и соседи Гинденбурга по поместью, имели непосредственный доступ к рейхспрезиденту. Генерал-майор Курт фон Шлейхер, глава вновь созданного в 1929 г. министерского бюро в министерстве рейхсвера и один из ближайших советников Грёнера, был одним из тех, к чьему мнению прислушивался пожилой глава государства. Уже в августе 1929 г., обсуждая тяжело протекавшие консультации по вопросу о государственном бюджете, Шлейхер посвятил Генриха Брюнинга, политика Центра, в намерение рейхспрезидента «совместно с рейхсвером и более молодыми силами в парламенте привести в порядок дела перед смертью». При этом рейхспрезидент не собирался нарушать конституцию, но в определенной время планировалось отправить парламентариев по домам и управлять страной на основании статьи 48 конституции.

Доказательством того, что Гинденбург в это время действительно думал о создании президентского кабинета с ярко выраженным «правым обликом», была его беседа с главой парламентской фракции немецких националистов графом Вестарпом 18 марта 1929 г., сохранявшаяся в тайне от рейхсканцлера Мюллера. В ходе нее рейхспрезидент решительно поддержал необходимость управлять страной без социал-демократии и вопреки ее воле. В декабре 1929 г. Брюнинг, уже избранный главой парламентской фракции Центра, узнал от Шлейхера и Мейснера, статс-секретаря Гинденбурга, что рейхспрезидент ни при каких условиях не даст своего согласия на то, чтобы кабинет Мюллера продолжил исполнять свои обязанности после ратификации плана Янга. Нового канцлера, по мнению Гинденбурга и его советников, должны были звать Генрих Брюнинг. Рейхспрезидент хотел также наделить Брюнинга в случае необходимости полномочиями в соответствии со статьей 48 о введении чрезвычайного положения.

Причины, побудившие Шлейхера сделать ставку на Брюнинга, генерал объяснил своему штатскому союзнику Отто Мейснеру следующим образом: Брюнинг являлся «подходящей кандидатурой как депутат от Центра, известный консервативными установками, как опытный политик и как националистически мыслящий бывший фронтовик. Правые партии не будут настроены в его отношении жестко оппозиционно, и он также будет пользоваться доверием у рейхсвера. С другой стороны, Брюнинг благодаря своим социально-политическим взглядам также весьма высоко ценится среди социал-демократов»{391}.

В конце 1929 г. мнение Шлейхера о том, что ничто не убережет кабинет Мюллера от падения, сменилось непоколебимой уверенностью. Об этом говорила та последовательность, с которой он готовил «решение Брюнинга». Сам Брюнинг в разговорах со Шлейхером занимал в отношении действующего рейхсканцлера лояльную позицию. Председатель фракции партии Центра хотел дать Большой коалиции возможность просуществовать до осени 1930 г. и тем самым испытать вкус большого внешнеполитического успеха — эвакуацию Рейнской области. Правда, Большая коалиция до этого должна была ратифицировать план Янга и принять решение о введении радикальных мер по бюджетной экономии.

Суть кризисного планирования окружения Гинденбурга заключалась в том, чтобы не социал-демократ Герман Мюллер, а только его буржуазный преемник получил чрезвычайные полномочия. В этом направлении Грёнер и Шлейхер оказывали воздействие на «старого господина», но Гинденбург уже и без этого был полон решимости как можно скорее отстранить социал-демократов от власти. Время расставания должно было наступить, когда, во-первых, отпала бы надобность в Большой коалиции, и, во-вторых, когда окончательно была бы исчерпана ее способность к компромиссам. На этот случай надлежало подготовиться. В первой половине января 1930 г. рейхспрезидент осведомился у Гугенберга и Вестарпа, какую позицию немецкие националисты займут в случае создания «кабинета Гинденбурга». Облик этого кабинета обозначился практически сразу. 15 января 1930 г. Мейснер заявил графу Вестарпу о «формировании антипарламентского и антимарксистского правительства», которое ни в коем случае не должно потерпеть неудачу из-за позиции немецких националистов, т. к. в противном случае Гинденбург «не сможет избавиться от совместного правления с социал-демократами»{392}.

Первым большим событием 1930 г. стало подписание плана Янга, состоявшееся в Гааге 20 января. Для Германии самым важным было то, что схема и сумма платежей остались без изменения в том виде, в которым были предложены экспертами в июне 1929 г. Президент рейхсбанка еще раз поставил под угрозу завершение переговоров, выдвигая дополнительные политические условия, но на этот раз ему не удалось принудить правительство к отступлению. С другой стороны, социал-демократическая фракция в парламенте также не добилась успеха, потребовав от имперского правительства поднять перчатку, в очередной раз брошенную ему Шахтом. Рейхсканцлер Мюллер выступил против этой акции, заметив, что правительство будет в состоянии успешно бороться с Шахтом только после санации государственных финансов{393}.

На безусловной взаимозависимости между санацией финансов и ратификацией плана Янга стала настаивать начиная с 28 января 1930 г. также Партия Центра. По предложению Генриха Брюнинга правление фракции приняло решение, согласно которому «до сведения рейхсканцлера необходимо было довести, что он не должен рассчитывать на одобрение Центром плана Янга, если правительство своевременно не предложит меры и не заручится согласием партий для того, чтобы