Шрифт:
Закладка:
Крах Большой коалиции осенью 1929 г. мог бы иметь фатальные внутри- и внешнеполитические последствия. От падения кабинета Мюллера в первую очередь могла выиграть та «национальная оппозиция», которая конституировалась в начале июля 1929 г. в рамках «Имперского комитета по проведению немецкой народной инициативы». 28 сентября 1929 г. он представил в Министерство внутренних дел Германии заявление в форме законопроекта о регистрации народной инициативы против плана Янга и «лжи о виновности в развязывании войны». Если бы эта акция увенчалась успехом, то имперское правительство обязано было бы незамедлительно и торжественно поставить зарубежные державы в известность о том, что навязанное Германии признание ответственности за развязывание войны, зафиксированное в Версальском договоре, противоречит исторической правде, и поэтому согласно нормам международного права объявляется не имеющим силы. Вслед за этим имперское правительство должно было бы приложить все усилия к тому, чтобы формально аннулировать статью 231 Версальского договора, возлагавшую полную и единоличную ответственность за развязывание Первой мировой войны на Германию. Все новые тяготы и обязательства, вытекавшие из этой статьи, Германия не могла больше возлагать на себя, тем самым план Янга терял бы свою силу.
Самое сенсационное положение законопроекта «национальной оппозиции» содержалось в его четвертом параграфе. Он гласил: «Рейхсканцлер и рейхсминистры, равно как и их уполномоченные, которые подписывают соглашения с зарубежными державами вопреки предписаниям § 3, подлежат наказанию, предусмотренному § 92 № 3 УК». Этот параграф Уголовного кодекса карал государственную измену тюремным заключением на срок не менее 2 лет. В первой редакции § 4 был сформулирован немного иначе: тюремное заключение грозило «рейхсканцлеру, рейхсминистрам и уполномоченным рейха», т. е. также и рейхспрезиденту. Так как Гинденбург с 1924 г. был почетным членом «Стального шлема», его президент, Франц Зельдте, поддержанный немецкими националистами, добился изменения законопроекта, которое исключало главу государства из числа потенциальных преступников.
Чем больше подписей подавалось за народную инициативу, тем больше была опасность того, что Германия лишится всех уступок, которых она добилась на первой конференции в Гааге в августе 1929 г. Поэтому правительство Мюллера перешло к контратаке: многие министры выступили по радио с боевыми речами против правых националистов, и даже Гинденбург с резкостью высказался по поводу «тюремного» параграфа законопроекта. Но все усилия не смогли помешать тому, чтобы инициаторы процедуры народной инициативы преодолели, хотя и с трудом, установленный законом барьер. 10, 02 % голосов избирателей, поданных в поддержку процедуры народной инициативы, означали, что требуемое минимальное число голосов превышено на 0,02 %.
С 27 по 30 ноября 1929 г., спустя четыре недели после окончания срока, установленного для подачи подписей, рейхстаг занимался рассмотрением так называемого «Закона свободы». Но событием большого политического значения стало не всеми ожидаемое отклонение законопроекта, а распад ДНФП. В ходе голосования по поводу «тюремного параграфа» только 53 из 72 депутатов от ДНФП высказались в его поддержку: явный признак того, что Гугенберг ни в коей мере не контролировал партию полностью. Жесткие ответные действия председателя партии привели к расколу фракции: в начале декабря двенадцать депутатов, среди них бывший рейхсминистр фон Кейдель, крупный землевладелец Ганс Шланге-Шенинген, управляющий Немецким национальным союзом торговых служащих Вальтер Ламбахи капитан-лейтенант в отставке Готфрид Тревиранус заявили о своем выходе из партии и объединении в Немецкое национальное рабочее сообщество. В знак протеста против политики Гугенберга председатель фракции ДНФП в рейхстаге граф Вестарп сложил свои полномочия.
22 декабря 1929 г. состоялся референдум по вопросу о «Законе против порабощения немецкого народа». За законопроект проголосовали 5,8 млн избирателей или 13,8 % от имеющих права голоса. Чтобы быть принятым, законопроект должен был собрать в свою поддержку более 21 млн голосов, поэтому поражение «Имперского комитета» не вызывало сомнений. Однако заставляло задуматься то, что в 9 из 35 избирательных округов более чем пятая часть избирателей поддержала референдум, а Адольф Гитлер находился на полпути к тому, чтобы быть принятым «добропорядочным обществом» в качестве союзника. Войдя в «Имперский комитет», путчист образца 1923 г. достиг промежуточной цели: с ним начали считаться общепризнанные правые силы и допустили его к источникам финансирования, способствовавшим дальнейшему взлету НСДАП{380}.
То, что национал-социалисты находились на подъеме, стало очевидным к концу 1929 г. Где бы они ни выступали в ноября и декабре, они добивались прироста голосов: во время выборов ландтагов в Бадене и Тюрингии, парламента в Любеке и провинциальных ландтагов в Пруссии, а также во время муниципальных выборов в Гессене и Берлине. В результате выборов в Берлине, состоявшихся 17 ноября 1929 г., число мест, полученных СДПГ, сократилось с 73 до 64, ДДП — с 21 до 14, в то время как НСДАП, которая до этого вообще не была представлена в городском собрании депутатов, одним ударом получила 13 мандатов. Прорыв НСДАП в Берлине частично объясняется теми дивидендами, которые нацисты извлекли из так называемого «скандала Скларека» в ходе безудержной антисемитской агиткампании. 26 сентября по подозрению в мошенничестве и подделке документов были арестованы братья Макс, Лео и Вилли Скларек, «восточно-еврейские» владельцы берлинского Общества по реализации одежды. После войны Склареки превратились фактически в монопольных поставщиков спецодежды для Берлина, в чем им весьма пригодились как хорошие отношения с СДПГ, так и щедрые подарки влиятельным чиновникам. Самое большое внимание общественности привлекла к себе меховая шубка, которую один из братьев по смехотворно низкой цене продал жене обер-бургомистра Густава Бёсса, члена ДДП. Правая пресса и НСДАП использовали этот инцидент Для развязывания кампании, которая в начале ноября принесла свои первые плоды: Бёсс был отстранен от своей должности{381}.
Антисемитские лозунги помогли национал-социалистам также заручиться поддержкой в университетах. Национал-социалистический Немецкий студенческий союз был главным победителем выборов зимнего семестра 1929–1930 гг. в студенческие комитеты вузов (АСтА). В Вюрцбурге он получил 30 %, в Берлинском высшем техническом училище — 38 % и в Грайфсвальде — даже 53 %. Подвижка вправо среди студенчества была выражением социального протеста. Поколение студентов воспротивилось своей пролетаризации и объявило борьбу системе, которую они считали ответственной за свою бедность и туманные профессиональные перспективы. Ненависть к Веймарской республике и антипатия к евреям шли рука об руку. Евреи составляли только 1 % населения, в то время как их доля среди учащихся вузов была 4–5 %, а на некоторых специальностях, как, например, медицина и юриспруденция, или в отдельных университетах, таких как Франкфуртский или Берлинский, еще выше. В глазах многих однокурсников-неевреев это означало только одно — евреи пользуются недопустимыми привилегиями в становившейся с каждым днем все более ожесточенной борьбе за высокие позиции в обществе. Наступление национал-социалистических студенческих организаций не в последнюю очередь основывалось на массовой мобилизации чувства социальной
