этой ситуации президент рейхсбанка скорее сделал ставку на разрыв переговоров, чем на их успешное завершение. Но кредитный кризис, последовавший непосредственно вслед за конфронтацией в Париже, все же принудил Шахта сдать позиции. Немецкая банковская учетная ставка, отреагировав на внезапный дефицит иностранных капиталов, поднялась с 6,5 % до 7,5 %, и, когда Янг в конце апреля представил новые аннуитеты, президент рейхсбанка отступил с арьергардными боями. Окончательное решение Шахт отставил на усмотрение имперского правительства, которое 3 мая 1929 г. согласилось с новыми предложениями.

Спустя три недели последовал новый скандал. 23 мая от своей должности отказался второй главный делегат Германии на переговорах — Альберт Фёглер. Обосновывая свой шаг, он назвал репарации экономически невыносимыми, что было согласовано с правым политическим крылом тяжелой промышленности и подействовало так, как и было задумано: в качестве сигнала к выступлению против министра иностранных дел Штреземана и его политики переговоров. Имперский союз немецкой промышленности был не готов к такой коллизии и заявил о согласии назначить своего управляющего Кастла преемником Фёглера. Линии разлома внутри блока промышленников, которые стали видны уже в ходе Рурского локаута, весной 1929 г. выступили еще более осязаемо, чем осенью предыдущего года.

Результатом Парижской конференции экспертов стало подписание 7 июня 1929 г. плана Янга. Согласно достигнутым договоренностям, Германия была обязана выплачивать репарации до 1988 г., т. е. еще почти шесть десятилетий. В течение первых десяти лет ежегодные выплаты были установлены в среднем размере около 2 млрд рейхсмарок, потом еще увеличивались, чтобы по истечению 37 лет снова уменьшиться. Иностранный контроль за немецкими финансами больше не предусматривался, равно как и передача в залог промышленных облигаций и доходов рейха. Что же касается ответственности за осуществление трансферта, то место агента по репарациям заняло имперское правительство. Ему была предоставлена возможность выбирать между «защищенной» и «незащищенной» частями репарации, причем вторая подлежала безусловной выплате в срок, в то время как в отношении первой можно было обратиться с заявлением об отсрочке платежа сроком до двух лет. Получателем платежей была инстанция, которую еще надлежало создать, — Банк международных расчетов в Базеле. Если Германия испытывала трудности с производством выплат, была предусмотрена возможность сделать представление международному комитету экспертов. Последний, в свою очередь, должен был также подготовить свои соображения по ревизии плана Янга, в том случае, если бы Германия экономически оказалась не в состоянии выполнять свои обязательства по репарациям. Была предусмотрена еще одна возможность: если бы США предоставила своим межсоюзническим должникам освобождение от уплаты долгов, то ⅔ от этой суммы были бы засчитаны в счет немецкого репарационного долга.

В сравнении с планом Дауэса план Янга обладал преимуществом для Германии прежде всего потому, что она вернула себе суверенитет в политико-экономической сфере. Но это было тесно связано с серьезным недостатком: исчезла защита трансфертов агентом по репарациям. То есть Германия теперь была обязана производить выплаты даже в случае экономической депрессии, что, в свою очередь, могло привести к усилению кризиса. То, что первые выплаты были ниже, чем предусмотренные по плану Дауэса, принесло Германии только краткосрочное облегчение. Перспектива выплачивать репарации еще 58 лет была угнетающей. Более великодушное решение было бы без сомнения и более политически умным. Но правительства стран-кредиторов находились поддавлением своих собственных общественных сил, настаивавших на принципе обязательной компенсации. Из этого следовало, что Германия и далее должна была возмещать нанесенные войной убытки, а европейские державы-победительницы — платить по своим долгам, сделанным в Америке во время войны.

Наибольший выигрыш, который план Янга принес Германии, не упоминался в отчете экспертов вовсе, он был его опосредованным следствием. Согласие правительства Германии подписать новое соглашение по репарациям побудило Францию сделать решительный шаг навстречу Германии в разрешении Рейнского вопроса. В завершение конференции в Гааге, в которой участвовали Великобритания, Франция, Италия, Бельгия, Япония и Германия, 30 августа 1929 г. было заключено соглашение о досрочном освобождении Рейнской области. Из второй зоны оккупации (первая была очищена уже зимой 1925–1926 гг.) войска союзников должны были быть выведены до 30 ноября 1929 г., а из третьей и последней зоны — до 30 июня 1930 г., т. е. на пять лет ранее срока, установленного в Версальском договоре. Меньше успеха имперское правительство добилось в деле освобождения Саара. Его будущее, согласно мирному договору, должен был решить референдум только в 1935 г. Вынудить французов пойти на соглашение о более раннем воссоединении Саарской области с рейхом не удалось. И все же Штреземан добился еще одной уступки: Бриан, наследовавший в конце июля Пуанкаре в должности премьер-министра, пообещал министру иностранных дел Германии организовать переговоры по вопросу Саара.

Но и на Гаагской конференции вопрос о репарациях не был окончательно урегулирован. Страны-кредиторы в принципе были согласны с отчетом экспертов, но считали необходимым внести отдельные поправки. В свою очередь, правительство Германии не захотело ставить на кон позитивные результаты конференции и поэтому согласилось, проигнорировав возражения Шахта, на дальнейшее обсуждение вопроса в подкомиссиях. Эти согласительные комиссии заседали намного дольше, чем ожидалось — всю осень. В результате заключительная — Вторая гаагская конференция, смогла начать свою работу только в январе 1930 г.{372}

Немецкие правые не хотели признавать успехов, которых имперское правительство добилось в Париже и Гааге. Их суждение в отношении плана Янга с самого начала было предвзятым и не могло быть поколеблено соглашениями об эвакуации Рейнской области. 6 июля Имперский комитет немецкого сельского хозяйства признал план Янга экономически неприемлемым. Спустя два дня Союз тяжелой индустрии (Лангнам-Ферейн)[47], рассмотрев отчет экспертов, заявил, что на немецкую экономику взваливают «неподъемный груз». 9 июля в Берлине собрался «Имперский комитет по проведению немецкой народной инициативы». Участие в нем приняли представитель Пангерманского союза Генрих Клас, от «Стального шлема» — Франц Зельдте, от Немецкой национальной народной партии — Альфред Гугенберг и от Национал-социалистической немецкой рабочей партии — Адольф Гитлер. Они подписали совместное заявление, в котором призывали немецкий народ к борьбе против плана Янга и «виновников войны» и объявляли об инициировании процедуры проведения «народной» инициативы{373}.

Пока правые собирали свои силы, пропасть, разделявшая умеренных и радикальных левых, все углублялась. Уже летом 1928 г. VI конгресс Коминтерна в Москве задал направление форсированного левого курса, обосновав это началом нового исторического периода в послевоенном развитии. Согласно этой теории, острый революционный кризис 1917–1923 гг. сменился фазой относительной стабилизации капитализма, которая между тем уже закончилась. Новый, «третий», период характеризовался тяжелыми экономическими и политическими кризисами, открывавшими для пролетарской революции новые перспективы. Поэтому необходимо было повести общее наступление против главного препятствия, стоящего на пути революционного обострения кризиса — социал-демократии, которая в своей политике, как утверждал Коминтерн, все более приближалась к фашистам.

У «ультралевого» поворота