Приток сторонников в ряды национал-социалистов был не единственным признаком растущей политической радикализации. Начиная с весны 1929 г. в Северной Германии, прежде всего в Шлезвиг-Гольштейне, все чаще звучали взрывы в финансовых учреждениях и ведомствах ландрата. 1 сентября 1929 г. «адская машина» сработала в подвале рейхстага, правда не причинив каких-либо серьезных разрушений. Эти диверсии были делом рук активистов крестьянского движения, таким способом протестовавших против принудительной продажи с публичных торгов хозяйств несостоятельных должников. Более умеренным видом протеста сельского населения был отказ от уплаты налогов, инициаторами которого выступили крестьяне голштинского Марша. Эта акция получила широкое распространение в 1929 г. в Северной и Центральной Германии. Столкновения с полицией и жесткие приговоры в отношении бунтующих крестьян только подогревали недовольство на селе, и все же в сочетании с протестами они сумели привлечь внимание немецкой общественности к аграрному кризису, назревавшему с 1927 г.{383}

Осенью 1929 г. едва ли можно было надеяться, что кризис ограничится аграрным сектором. Неутешительным признаком этого были курсы акций. Если принять их уровень в 1924–1926 гг. за сто процентов, то в 1927 г. — год экономического бума — они достигли своей вершины на отметке 158 пунктов. Потом, в 1928 г., они упали до 148 пунктов и в 1929 г. — до 134. Причем акции отраслей, изготовлявших средства производства, упали сильнее, чем в среднем все акции промышленности. Производство в 1928–1929 гг. опять в целом незначительно выросло, но производство потребительских товаров длительного пользования, таких как текстиль и предметы домашнего обихода, уже тогда существенно сократилось. Серьезное беспокойство вызывало развитие ситуации на рынке труда: число ищущих работу увеличилось с 1,5 млн человек в сентябре 1929 г. до почти 2,9 млн в декабре, превысив тем самым показатели этого месяца прошлого года на 350 000 чел.{384}

Самый тревожный сигнал прозвучал из Америки. 24 октября 1929 г. во время «черной пятницы», которая, собственно говоря, была четвергом, на нью-йоркской бирже произошел лавинообразный обвал курсов акций, который продолжился в следующие дни. В результате в течение непродолжительного времени была утрачена вся курсовая прибыль целого года. Причиной биржевого краха была длительная сверхспекуляция. Мелкие акционеры и большие инвестиционные фирмы в надежде на продолжительный спекулятивный бум вкладывали все больше и больше средств в акции промышленных предприятий, вызвав тем самым рост производства. Но в октябре 1929 г. оказалось, что предложение намного превосходит спрос. Потери курсов акций таких концернов, как «Дженерал Электрик», и таких инвестиционных кампаний, как «Голдман Сакс трейдинг компани», вызвали среди акционеров панику, эффект которой тотчас же стал ощутим по ту сторону Атлантики.

Чтобы сохранить ликвидность американские банки начали требовать возврата капитала, который они незадолго до того инвестировали в Европе. В первую очередь это затронуло Германию, так как объем предоставленных ей краткосрочных иностранных кредитов, прежде всего американских, достиг в 1929 г. 15,7 миллиарда рейхсмарок. Около ¾ всех кратко- и среднесрочных кредитов, значительная часть которых была напрямую или опосредованно предоставлена заграницей, регулярно использовались в Германии для долгосрочных инвестиций. Подобные действия в первую очередь практиковали муниципалитеты, в чем их уже давно упрекал агент по репарациям Паркер Гилберт. Используемые не по назначению кредиты были практически заморожены: в случае прекращения действия кредитной сделки их невозможно было снова сделать ликвидными, а только покрыть за счет новых заимствований{385}.

Но и для государства получение займов из-за границы становилось все более проблематичным. В конце октября 1929 г. объем подлежавших оплате краткосрочных долгов рейха достиг 1,2 млрд рейхсмарок. Чтобы справиться с кассовым дефицитом, угрожавшим государству в декабре, министр финансов Гильфердинг и статс-секретарь его министерства Попитц попытались получить кредит все у того же американского банковского дома «Диллон, Рид & Со», у которого правительство в июне 1929 г. уже получило заем в 50 млн долларов. В деле добывания кредита они также намеревались задействовать президента рейхсбанка. Шахт был готов оказать поддержку правительству в разрешении краткосрочной проблемы кассового дефицита, но только в том случае, если оно свяжет себя обязательством провести долгосрочную санацию имперских финансов. Президент рейхсбанка увидел возможность увязать проблему актуального кассового дефицита с государственным бюджетом 1930 г. и был полон решимости по собственному усмотрению использовать этот шанс для выбора государственного курса.

Шахт не был бы Шахтом, если бы отказался от попытки мобилизовать общественность против кабинета Мюллера. 5 декабря 1929 г. он выступил с протестом против «фальсификации» подписанного им плана Янга из-за включения в него договоренностей, достигнутых задним числом. На следующий день правительство осудило «опрометчивость» позиции Шахта, ставившей под угрозу «единое государственное руководство», но в то же время оперативно объявило о принятии на следующей неделе программы санации имперских финансов. 9 декабря Гильфердинг предложил на рассмотрение кабинета свой проект программы. Для министра финансов важнейшим в ней было усиленное образование капиталов посредством понижения прямых налогов. Напротив, два косвенных налога, на пиво и на табак, он хотел повысить, что тотчас же вызвало резкие возражения со стороны министра почт Шетцеля от БФП, угрожавшего разрывом коалиции в случае повышения налога на пиво.

Мольденхауер, новый министр экономики от ДФП (его предшественник Куртиус стал наследником Штреземана на посту министра иностранных дел), напротив, продемонстрировал свою готовность к сотрудничеству. Он был даже готов согласиться с повышением ставки страхования по безработице на 0,5 %. Программа Гильфердинга настолько благоприятствовала предпринимателям, что теперь Народной партии было гораздо проще пойти на уступки, чем двумя месяцами ранее. Помимо этого свою роль сыграло то, что в конце ноября число безработных стало на 1,3 млн больше, чем в конце сентября. Заявление Мольденхауера решило дело. Кабинет договорился о «пакете» мероприятий, включавшем в себя повышение страховых взносов с 3 до 3,5 %, отказ от более высокого налога на пиво, а также заявление правительства о том, что оно представит закон об урегулировании государственного долга.

Но достигнутое согласие в кабинете еще не означало единства фракций. СДПГ считало безответственным понижение налогов в настоящей ситуации, т. к. в результате должен был увеличиться дефицит госбюджета. Такими же серьезными были предубеждения БФП, и ДДП все еще не хотела связывать себе руки обязательством оказать поддержку правительству. Когда рейхсканцлер Мюллер выступил 12 декабря перед рейхстагом с правительственной декларацией, он отнюдь не был уверен в том, что парламентское большинство поддержит его финансовую программу. И снова статс-секретарь Пюндер был тем человеком, который нашел спасительный компромисс: он предложил рейхстагу одобрить программу правительства только косвенно и «при условии окончательного оформления каждого закона в отдельности», а также высказать кабинету доверие в отношении проводимой им «политики в целом». 14 декабря 1929 г. рейхстаг 222 голосами против 156 при 22 воздержавшихся принял соответствующее межфракционное предложение. Парламентарии от БФП воздержались при голосовании, из