с целью запрета строительства броненосных судов и крейсеров. Так как СДПГ тотчас же выступила против, предприятие коммунистов закончилось безуспешно: только 2,94 % избирателей высказались до 24 октября, конца срока, установленного для подачи подписей, за вынесение вопроса на референдум. Это было намного меньше 10 % голосов, предусмотренных в данном случае конституцией. Исходя из этого, социал-демократы могли бы сделать вывод, что общественное возбуждение по вопросу о броненосце к тому времени уже улеглось. Однако Отто Веле, который во времена канцлерства Мюллера фактически единолично руководил партией, посчитал необходимым после завершения летних парламентских каникул еще раз наглядно продемонстрировать министрам социал-демократам волю партийного большинства. 31 октября 1928 г. по его настоянию парламентская фракция внесла в рейхстаг запрос, согласно которому постройка крейсера должна была быть остановлена, а сэкономленные средства направлены на финансирование детского питания.

Если запрос уже сам по себе был пощечиной Герману Мюллеру, то тем более оскорбительным было требование, адресованное канцлеру и министрам — социал-демократам, обязывавшее их голосовать вместе с фракцией против решения, принятого ими же 10 августа в составе правительства. Тем не менее это случилось 16 ноября 1928 г. на пленарном заседании рейхстага: Мюллер, Гильфердинг, Северинг и Виссель, проголосовав «за» предложение фракции, по сути дела сами себе вынесли вотум недоверия.

Однако это не принесло социал-демократам большинства голосов, так как все буржуазные партии и национал-социалисты голосовали против. Зато общественное эхо самоунижения правящих социал-демократов было оглушающим. Депутат Йозеф Вирт, представлявший левое крыло партии Центра, заявил о «ползучем кризисе немецкого парламентаризма», который теперь снова был налицо. Эрнст Леммер, представлявший ДДП, критиковал левые силы всех республиканских партий за их «проклятую склонность демонстрировать свою волю к власти и держаться за правительственную власть так долго, насколько только это возможно». «Фоссише Цайтунг» в конце концов упрекнула СДПГ в отсутствии правдивости. Веле выступил, как писала либеральная немецкая газета, «с оппозиционной речью самого тяжелого калибра». «Это было бы сенсационным событием, если бы оно всерьез таким задумывалось. Логическим следствием было бы объявление об отзыве социал-демократами их министров из правительства. Но партия об этом даже не помышляла. Она только желала править дальше и при этом сохранить свое лицо… Все ли примирятся с тем, что социал-демократы стучат в доме кулаком по столу, и очень рады, если другие не дают чему-нибудь разбиться?»{363}

Внутри СДПГ также было очевидно недовольство исходом кризиса вокруг броненосца «А». Юный депутат рейхстага Юлиус Лебер полагал в редактируемом им «Любекер Фольксботен», что самая глубокая причина поражения СДПГ заключается в эмоциональном антимилитаризме рабочих. Изменить ситуацию могла только военная программа, решение о выработке которой было принято в сентябре 1928 г. комитетом партии (и которая будет принята Магдебургским партийным съездом в мае 1929 г.): «Если не будет достигнуто коренного изменения установок в отношении армии, то дело с участием социал-демократов в правительстве будет обстоять скверно. Такой кризис, которые случился в последние дни, ни одно правительство не сможет выдержать несколько раз». Аналогичным образом оценивал ситуацию Гильфердинг. «Весь кризис обусловлен полной неясностью в военном вопросе, — писал он. — В своей основе это старый довоенный взгляд на милитаризм, помноженный на усилившуюся в результате войны враждебность ко всему, что выглядит как вооружение, а также на недоверие к рейхсверу»{364}.

Спор вокруг броненосца еще не был разрешен, когда уже разразился следующий кризис — Рурский локаут. 30 октября заканчивалось действие решения третейского суда в отношении тарифов на предприятиях черной металлургии Рурской области, которое 27 декабря 1927 г. предыдущий министр труда Браунс объявил имеющим обязательную силу. Чтобы лишить очередное третейское решение силы, и одновременно вышибить из колеи всю систему «политической заработной платы», работодатели сознательно пошли на провокационный шаг: к 1 ноября 1928 г. они уволили около 230 000 тыс. рабочих и служащих.

Массовый локаут параллельно сопровождался борьбой в судах по разрешению трудовых конфликтов. Работодатели обжаловали, подав иск, единолично вынесенное арбитром Иоттеном 26 октября 1928 г. третейское решение, устанавливавшее новые тарифы, в свою очередь, объявленное министром труда Висселем обязательным к исполнению. Поначалу им сопутствовал успех: 12 ноября суд по разрешению трудовых конфликтов г. Дуйсбурга удовлетворил их исковое требование. Но вторую инстанцию им преодолеть не удалось. Окружной трудовой суд Дюссельдорфа, куда профсоюзы незамедлительно обратились с апелляцией, отклонил 24 ноября 1928 г. претензии работодателей, после чего они обратились в третью и последнюю инстанцию — Имперский суд по разрешению трудовых конфликтов.

В прессе действия представителей тяжелой промышленности подверглись острой критике. «Франкфуртер Цайтунг» назвала саботаж обязательного к исполнению третейского решения «революционным актом», направленным против государства. Рейхстаг, в свою очередь, 17 ноября принял подавляющим большинством голосов постановление о выделении в распоряжение Пруссии средств, которые должны были быть направлены муниципалитетам для материальной поддержки наемных работников, подвергшихся локауту. Вследствие этого профсоюзы, тем временем уже готовые пойти на замену принудительного тарифа процедурой свободного согласования, ужесточили свою позицию. Но и в лагере работодателей сторонники жесткого курса получили дополнительный импульс. Если до принятия решения в рейхстаге представители тяжелой индустрии находились в изоляции, то после этого они получили солидарную поддержку ведущих союзов промышленников.

28 ноября имперское правительство решилось предпринять попытку выступить в качестве посредника: оно поручило министру внутренних дел Северингу исполнить роль верховного третейского судьи и вынудило конфликтующие партии заранее дать согласие подчиниться его решению. Предприниматели сделали это тотчас же, профсоюзы — 2 декабря 1928 г. только после тяжелых внутренних споров. На следующий день самый продолжительный и массовый локаут в истории Германии завершился. 21 декабря Северинг вынес свое третейское решение. В нем он пошел навстречу профсоюзам в том, что касалось рабочего времени, работодателям — по вопросу тарифов. Чтобы не нарушать принцип, в соответствии с которым объявленный обязательным к исполнению приговор третейского арбитра получал силу закона, оспоренное единоличное решение судьи Йоттена было признано действительным на время с 3 до 31 декабря.

Формальную точку в Рурском металлургическом споре поставило однако не решение Северинга, а приговор Имперского суда по разрешению трудовых конфликтов от 22 января 1929 г. Суд последней инстанции признал единоличное решение Йоттена юридически ничтожным с момента его вынесения, а также в принципе недопустимой подобную практику единоличных третейских решений. Собственно, проигравшей стороной конфликта тем самым стало министерство труда, что с удовлетворением было отмечено работодателями. Но их успех ни в коем случае не стал триумфом тарифной автономии. Выразители интересов тяжелой промышленности хотели бы видеть на месте принудительного урегулирования отнюдь не тарифы, установленные в ходе свободного согласования с профсоюзами, а производственные договоренности, которые должны были бы ослабить влияние профсоюзов на длительное время.

Этой цели предпринимателям Рура в 1928–1929 гг. не удалось достичь. Они даже не смогли устранить