процедуру принудительной тарификации как таковую, была убрана лишь ее наиболее одиозная черта — единоличное решение арбитра, да и то на время: в 1931 г. оно было введено вновь в слегка модифицированном виде. Таким образом, политическое значение кризиса заключалось не столько в его непосредственных результатах, сколько в его показательном характере: правое крыло предпринимателей искало конфронтации с государством и нанесло ему поражение. Принудительная тарификация была в высшей степени антилиберальным достижением республики, но мишенью критики предпринимателей стала Веймарская демократия в целом{365}.

В конце 1928 г. едва ли кому-либо пришло бы в голову назвать кабинет Мюллера особенно успешным. Принимая во внимание кризисы, которым правительство обязано было противостоять первые пять месяцев своего существования, то, что Герман Мюллер все еще был канцлером, почти граничило с чудом. Но кабинет мог также с полным правом указать и на свои успехи — как правило, в сфере внешней политики. Для Штреземана, который после перенесенного серьезного заболевания в ходе избирательной борьбы долгие месяцы был не в состоянии исполнять свои официальные обязанности, большим личным триумфом стало подписание в начале сентября в Париже от имени Германии пакта об отказе от войны как средстве достижения политических целей, названного в честь госсекретаря США Келлога, а также то, что он смог использовать свое пребывание во французской столице для переговоров с премьер-министром Пуанкаре.

Еще более значительным событием в политическом отношении была поездка, предпринятая рейхсканцлером Мюллером в качестве исполняющего обязанности министра иностранных дел в сентябре 1928 г. в Женеву для участия в конференции Лиги Наций. Двумя его важнейшими задачами были досрочный вывод войск из оккупированной Рейнской области и окончательное урегулирование вопроса о репарациях. Соглашение по плану Дауэса 1924 г. обеспечило лишь временное решение этой проблемы, и в 1928–1929 гг. аннуитеты — годичные выплаты по плану Дауэса — впервые достигли максимально предусмотренного размера в 2,5 миллиарда рейхсмарок. Принимая во внимание ухудшение экономической конъюнктуры, все правящие партии Германии были заинтересованы в наискорейшем смягчении этого бремени. Примечательно, что за ревизию плана Дауэса высказался также агент по репарациям. Пока Паркер Гилберт принимал решение о том, допускают ли платежный баланс Германии и стабильность марки осуществление репарационного трансферта или нет, немцы до некоторой степени могли им прикрываться. Гилберт считал эту практику вредной и хотел принудить Германию в результате подписания нового соглашения самой нести экономическую ответственность.

Выдержанные в подчеркнуто национальном тоне выступления Мюллера в Женеве, а именно его атаки на отказ Франции от разоружения, вызвали горячее одобрение в Германии, но сначала в Женеве ему пришлось выслушать резкую отповедь французского министра иностранных дел Бриана. Тем не менее результаты совещания соответствовали устремлениям немецкого правительства: Германия и союзники, включая Японию, 16 сентября договорились о создании комиссии экспертов, которая и должна была выработать окончательный порядок выплаты репараций. В вопросе досрочной эвакуации Рейнской области также было достигнуто соглашение о времени начала официальных переговоров. И хотя немецкая сторона оспаривала связь между этими двумя проблемами, было очевидно, что Франция будет готова пойти Германии навстречу в рейнском вопросе только тогда, когда выполнение ее репарационных требований будет гарантировано на будущее{366}.

Было неясно, насколько позитивно немецкая общественность воспримет новое соглашение по репарациям: с осени 1928 г. имелись несомненные признаки подвижки общества вправо. В октябре Альфред Гугенберг унаследовал пост председателя ДНФП, сменив, скорее, умеренного политика графа Вестарпа. Победа радикального националиста Гугенберга выбила почву из под ног у тех сил в партии, которые признавали республику как свершившийся факт или которые вовсе, как Вальтер Ламбах, управляющий Немецким национальным союзом торговых служащих, больше не считали актуальным возврат к монархии. С этого момента ДНФП все большей степени превращалась в партию безусловной националистической оппозиции. С самого начала не вызывало сомнения, что немецкие националисты под руководством Гугенберга будут остро выступать против любого нового репарационного соглашения{367}.

Подвижку вправо в конце 1928 г. пережила также классическая центристская партия республики. 8 декабря на партийном съезде в Кельне председателем партии Центра был избран трирский прелат и церковный правовед Людвиг Каас, сменивший на этом посту желавшего уйти на покой Вильгельма Маркса. За Кааса было продано 184 из 318 голосов, т. е. намного больше, чем требуемое абсолютное большинство. Йозеф Йосс, кандидат от Католического рабочего союза, получил 92 голоса, а Адам Штегервальд, председатель Христианских профсоюзов — только 42.

Избрание священника прекрасно характеризовало тот сознательный возврат к конфессиональным ценностям, с помощью которого Партия Центра пыталась остановить прогрессирующую эрозию «католической среды», в первую очередь — в городах. В каком направлении Каас стремился вести партию, можно было понять из его речей, с которыми он выступил на следующий год. Со все возрастающей резкостью Каас высказывался против партийного государства и заявлял о своей приверженности государственному устройству с четко выраженными авторитарными чертами. Его выступление на католическом съезде во Фрейбурге в конце августа 1929 г. особенно выразительным образом характеризует поворот партии вправо: «Никогда еще тоска по великому вождю не находила такого живого и нетерпеливого отклика в немецкой народной душе чем в дни, когда беды отечества и культуры угнетают наши души»{368}.

Первым практическим следствием смены руководства Центра стал правительственный кризис. 24 января 1.929 г. католическая партия объявила рейхсканцлеру условия образования формальной Большой коалиции. Самым главным было требование выделения Центру трех министерств. К министерству транспорта, которое с июня 1928 г. возглавлял Теодор фон Герард, должны были добавиться еще два: самостоятельное министерство оккупированных областей и министерство юстиции. Это важное ведомство в июне 1928 г. перешло в ведение демократов, однако с оговоркой, что это только предварительное решение.

ДДП была готова уступить министерство юстиции ДФП, но отнюдь не Центру. ДФП, в свою очередь, выступила против создания самостоятельного «Рейнского министерства» (до этого управлявшегося Герардом методом личной унии) и потребовала со своей стороны, чтобы наряду с Большой коалицией в имперском правительстве была также образована Большая коалиция в Пруссии. Против этого плана у Центра были еще более весомые возражения, чем у социал-демократов Отто Брауна. На тот момент в Пруссии вступила в свою завершающую стадию подготовка к заключению конкордата[46], и никто в этом не был заинтересован больше, чем Центр. ДФП, воспитанная в традициях «культуркампфа», относилась к наиболее решительным противникам конкордата — достаточная причина для того, чтобы Центр резко выступал, по крайней мере в данный момент, против Большой коалиции в Пруссии. 6 февраля 1929 г. жесткие переговоры между партиями закончились скандалом: Центр отозвал Герарда из правительства Мюллера, в результате чего правящий кабинет лишился поддержки большинства в рейхстаге{369}.

Рейхсканцлер оценил случившееся как выражение масштабного кризиса. «Выход Центра из правительства усилил