В этой критической ситуации Михаил Калинин, председатель Президиума Верховного Совета СССР, ленинградец, в прошлом рабочий Путиловского завода, человек пожилой, уважаемый (таких немного было в правительстве), обратился с личным письмом в Государственный комитет обороны, то есть к Сталину. Он писал:

«Трудность и опасность положения, в котором находится Ленинград, явно возросли. Мне представляется существенно важным отыскать и установить надежные пути снабжения Ленинграда в зимних условиях – на санях, машинах или воздушным путем. Немцы явно преследуют далекоидущую цель, стремятся к Вологде, чтобы отрезать нас от возможности иметь связь с Америкой».

Калинин предлагал, чтобы одному из членов Государственного комитета обороны или другому ответственному лицу было поручено разработать практические меры, чтобы не дать немцам осуществить свои планы.

На этот раз Сталин принял предложение Калинина.

«Ваши соображения насчет Ленинграда и Вологды, – ответил он, – совершенно правильны и вполне своевременны. Мы предпримем все необходимые меры».

16 ноября был отдан приказ о специальных воздушных перевозках, в Ленинград следовало доставлять не менее 200 тонн высококалорийных продуктов ежедневно, включая 135 тонн супов и каш в виде концентратов, 20 тонн колбасы и свиной тушенки, 10 тонн сухого молока и яичного порошка, 15 тонн масла и 20 тонн жиров. Военно-воздушным силам было приказано предоставить для отправки продуктов 24 тяжелых транспортных самолета и 10 тяжелых бомбардировщиков. Для спасения города этого было далеко не достаточно, и нормы редко соблюдались, но все же это была помощь[166].

По указанию Сталина Верховное главнокомандование отдало приказ о немедленном наступлении с целью отвлечь противника от Волхова и освободить Тихвин. Однако было далеко не ясно, какой это даст результат. А тем временем Ленинград находился на грани гибели.

Жданов пригласил в свой кабинет в Смольном членов Военного совета для того, чтобы выяснить, какую можно оказать помощь в период предстоящих операций. Командующий фронтом генерал-лейтенант М.С. Хозин отсутствовал, он все время был в 52, 4 и 54-й армиях, так как там разрабатывались планы наступления.

Руководителю инженерной службы полковнику Бычевскому Жданов показался исключительно усталым. Астма его усилилась, дыхание резкое, неровное, от усталости крупное лицо обрюзгло. Лишь сверкали темные глаза. Он взял длинную папиросу, смял картонный мундштук и сказал: «В Ленинграде положение очень трудное, и, если мы не примем мер, оно станет критическим. Надо продумать, какую помощь мы можем оказать войскам на Волховском фронте».

Во время обсуждения коснулись вопроса о возможности укрепления небольшого плацдарма Красной армии возле Невы на Невской Дубровке. Ранее были предприняты неимоверные усилия для удержания этой позиции. Накануне ночью были переправлены через Неву последние легкие танки из ленинградских резервов. Восемь из них нацисты уже уничтожили, а остальные 6 зарыли в землю, превратив их в стационарные огневые точки.

«При таких условиях почти нет смысла говорить о наступлении с плацдарма, – заметил командовавший бронетанковыми частями на фронте генерал Н.А. Болотников. – Чтобы помочь 54-й армии, нужны тяжелые танки, без них пехота ничего не может сделать. Спросите у Бычевского, как переправить танки КВ. Понтонов у него нет, и Нева почти вся замерзла».

Секретарь горкома Кузнецов с тревогой спросил: «Вы предлагаете оставить немцам плацдарм?» Кузнецов казался еще более усталым, чем Жданов, худое лицо вытянулось, нос с горбинкой резко заострился, глаза лихорадочно блестели.

При обсуждении особенно отмечалось опасное положение Ленинграда. Для того чтобы переправить по льду танки, Бычевскому требовалось огромное количество проволочных сетей. Он полагал, что сможет где-нибудь в городе их найти, но понтоны надо изготовить на заводе, и он просил Жданова разрешить, чтобы городская электростанция дала для их производства 5000 киловатт электроэнергии. Жданов достал из кармана потрепанный блокнот. «5000 дать не могу, – сказал он. – Может быть, удастся 3000». Бычевский так тяжело вздохнул, что Жданов поглядел на него с удивлением. А Бычевский при этом сказал, что его понтонеры получают в тыловом эшелоне по 300 г хлеба в день, у них просто нет сил на выполнение работы. Жданов обещал на это время дать им фронтовую норму – 500 г.

Напряжение начало сказываться на Жданове и других руководителях. Эти люди, и гражданские, и военные, обычно работали по 18, 20 или 22 часа в сутки, спать большинству из них удавалось урывками, положив голову на стол или наскоро вздремнув на кушетке в кабинете. Питались они несколько лучше остального населения. Жданов и его сподвижники, так же как и фронтовые командиры, получали военный паек: 400 или более граммов хлеба, миску мясного или рыбного супа и по возможности немного каши. К чаю давали один-два куска сахара. При такой диете они худели, но не изнурялись, никто из главных военных или партийных руководителей не стал жертвой дистрофии. Но их физические силы были истощены, нервы расстроены, большинство из них страдало хроническими заболеваниями сердца или сосудистой системы.

У Жданова острее, чем у других, проявлялись признаки усталости, изнеможения, нервного истощения. Однажды в ноябре он отправился на фронт, чтобы лично посмотреть, в каких условиях находятся зимой боевые части. Через линзы телескопа он увидел, что в расположенных вокруг Шлиссельбурга немецких частях для маскировки военные облачены в белые полушубки и лыжи. А на красноармейцах по-прежнему черные шинели и ватники, лыж у них не было.

Вернувшись в Смольный, он вызвал генерал-лейтенанта Лагунова, начальника тыла, и спросил, почему нет зимнего обмундирования у советских войск. Лагунов отвечал, что приказ относительно зимних маскировочных халатов был отдан с опозданием, их не удастся подготовить за 5–6 дней. На армейских складах лыж мало, есть лыжи у гражданских спортивных клубов, но потребуется время, чтобы их прислали.

Лагунов был одним из лучших друзей Жданова, командир понятливый, аккуратный, честный. Но теперь, в неистовом гневе, Жданов стал обвинять Лагунова в бездеятельности и безответственности.

«Даю три дня! – кричал он. – Если за это время не будет лыж и маскхалатов – помни, мы в осажденной крепости, где всех нарушителей судят строго по законам военного времени».

Иначе говоря, за 72 часа Лагунов должен достать лыжи и маскхалаты или будет расстрелян. К счастью, ему удалось выполнить приказ.

24 ноября Верховное главнокомандование отдало приказ о совместном выступлении трех армий – 54, 4 и 52-й. Первой должна была ударить 4-я, за ней 1 декабря – 52-я и 30 декабря – 54-я.

30 ноября генерал Мерецков открыл заседание Военного совета, лицо его было смертельно-бледным. Зазвонил вдруг секретный телефон ВЧ из Москвы, Мерецков снял трубку. «Говорит Кремль», – сказал телефонист. Генерал Дегтярев и его коллеги тихо сидели, слушая и наблюдая. Очевидно,