«Хочу спросить вас, – произнес Мерецков, – почему во время отступления ваша артиллерия не сумела выполнить задачу?»

Сердце у Дегтярева замерло, он не знал, известно ли Мерецкову, что его, как и многих других командиров Красной армии, в 1938 году репрессировали, а накануне Второй мировой войны «реабилитировали». И теперь, когда зашла речь о его вине, он уловил знакомую постановку вопроса. Он пожал плечами и сказал: «Я готов нести ответственность за наше поражение в Тихвине».

На общепринятом в Красной армии языке это означало готовность быть расстрелянным. Он стоял молча. Мерецков поднялся, вышел из-за стола, стал ходить взад и вперед по комнате; сел, взял карандаш, снова положил; наконец сказал: «Хорошо, что вы готовы принять ответственность, но это не главное. Что теперь делать, как нам не повторить ошибок?»

Теперь Дегтярев смог перевести дыхание. Его не расстреляют!

Да, впереди была задача нелегкая. Немцы уже поворачивали на север к Волхову. Они в нескольких километрах от Волховстроя, где расположена крупная гидростанция, увековечившая революцию, обслуживающая район Ленинграда. Ее построили в 1926 году, она была первой в ленинском плане электрификации России.

Потеря Волхова может повлиять на судьбу Ленинграда, если Тихвин еще не повлиял на нее.

Волхов защищала 54-я армия. С 26 октября ею стал командовать генерал Федюнинский, после того как они с генералом Хозиным поменялись местами. Федюнинский – командир способный, энергичный. После падения Тихвина он потребовал у Ленинграда подкреплений и получил одну дивизию, 3-ю гвардейскую.

«Больше дать вам нечего, – посетовал Хозин. – И теперь нечего, и в будущем».

Тревога Федюнинского возросла, когда он увидел, что отступает его правый фланг, где были остатки 4-й армии под командованием начальника штаба генерала Ляпина. Человек нерешительный, слабый (так казалось Федюнинскому), он организовал тыловые базы так далеко от фронта, что не мог обеспечить доставку ресурсов.

10 ноября Федюнинский отправил телеграмму Верховному главнокомандованию с просьбой передать ему части 4-й армии, которыми командовал Ляпин. Он сообщил также: «Если это сделать сегодня, то тогда еще можно спасти положение. Если это сделать завтра, то будет поздно. Падет Волхов»

Командный пункт Федюнинского находился в лесу, в блиндаже настолько небольшом, что в нем одновременно помещались не более 4–5 человек; отсюда Федюнинский руководил армией. Когда он ждал ответа на свою телеграмму, прибыли Дмитрий Павлов, возглавлявший продовольственную службу Ленинграда, и капитан В.С. Чероков, командовавший Ладожской флотилией.

Павлов сразу приступил к делу.

«Как вы считаете, – спросил он, – мы сможем удержать Волхов или надо начать вывоз складов? Скажите мне откровенно».

Федюнинский рассказал о своей телеграмме, и в то время, когда они разговаривали, его вызвали к телеграфному аппарату. Прибыл незашифрованный ответ – его просьба удовлетворена, он может забрать оставшиеся части 4-й армии, на него возлагается оборона Волхова.

Телеграмма с подтверждением пришла поздно вечером 11 ноября, а передача командования должна была состояться в 6 утра на следующий день.

Федюнинский, Павлов и Чероков немедленно отправились в деревню Плеханово, где находился штаб генерала Ляпина. Большой, вполне мирный поселок, над крышами домов из труб шел дымок, женщины несли воду из колодца, из амбара с лаем выскочил пес. Они нашли домик, где располагался штаб, по телефонным проводам и стоявшей возле него машине, старательно замаскированной ветками ели.

– Где генерал Ляпин? – спросил Федюнинский у дежурного.

– Он отдыхает, велел его не беспокоить, – ответил дежурный командир.

– Разбудите! – приказал Федюнинский.

Ляпин явился не спеша, одевание заняло у него определенное время. Федюнинский сообщил о передаче командования и добавил: «Видимо, сегодня к вечеру вам надо быть на фронте».

Затем Федюнинский предпринял следующий шаг – надо было получить разрешение уничтожить в случае надобности Волховскую гидроэлектростанцию, чтобы она не попала в руки немцев. 12 ноября он получил разрешение, затем вызвал генерал-майора Чекина, ведавшего инженерной службой, и приказал готовить станцию к уничтожению. Большая часть оборудования была уже вывезена, последние грузы отправили 5 ноября. Из 10 турбин остались только две небольшие – в основном для обеспечения Волховстроя и военного командования. Осталось всего 26 работников станции во главе с директором И.Ф. Жемчужниковым, им было приказано в случае, если немцы прорвутся, запустить турбины без смазки, чтобы их разрушить. Отряд саперов, которым лично командовал генерал-майор Чекин, заложил под гидростанцию взрывчатку.

Но Чекин имел право произвести взрыв только по личному указанию Федюнинского, а Федюнинский намеревался отдать такой приказ лишь в самом крайнем случае, поскольку станция исторически была связана с Лениным и революцией.

Немцы были уже в нескольких километрах от станции. Но Федюнинский считал, что ее можно спасти. Он категорически приказал своим войскам не отступать, его приказ подписали также член Военного совета В.А. Сычев и секретарь Ленинградского горкома Г.X. Бумагин. В войсковые части были направлены политработники и пропагандисты. Все сводилось к одному: каждый рядовой солдат или командир, который отступит, будет отдан под трибунал и расстрелян.

Федюнинский отнюдь не шутил. Последней обороняла Волховскую станцию от немцев 310-я пехотная дивизия. Ему позвонил полковник Замировский, старый друг, с которым они вместе служили еще на Дальнем Востоке. Немцы атакуют его командный пункт, что делать? Он явно надеялся, что Федюнинский позволит отойти, но Федюнинский приказал: «Продолжай сражаться. Если не можешь удержать врага на расстоянии, деритесь на КП».

«Есть!» – отвечал Замировский. Через два часа он снова позвонил: отогнал немцев на километр.

«Хорошо, – сказал Федюнинский. – Если будете каждые два часа отгонять на километр, к вечеру ваше КП окажется в безопасности. Счастливо!»

Появилась надежда, но возникла новая напасть – совсем уж с неожиданной стороны, – страшная зубная боль. Федюнинский жевал табак, прикладывал к щеке бутылку с горячей водой, полоскал рот водкой. Ничего не помогало. А поблизости ни одного зубного врача. Наконец он вызвал военврача.

– Который зуб? – спросила женщина-военврач. – На правой стороне у вас рядом три зуба.

– Откуда я знаю? – стонал Федюнинский. – Все три выдирайте!

Она пожала плечами, достала инструменты и вырвала три зуба. Боль утихла. И Федюнинский снова стал предпринимать попытки спасти Волхов.

Тем, от кого зависела судьба Ленинграда, ноябрь запомнился как самый тревожный из всех тревожных месяцев. Все более гнетущими становились новые сводки Совинформбюро. Бушевало сражение за Москву, и никто не знал, удержится ли советская столица.

Не сомкнется ли железное кольцо, сдавившее горло Ленинграда? В сущности, были проблемы еще более безотлагательные. Будут ли немцы продолжать наступление, захватят ли они восточные берега Ладоги, соединятся ли с финнами, двинутся ли на восток в направлении к Вологде, железнодорожному узлу