Пантелеев заверял друзей, что блокаду прорвут очень скоро. Но он знал, что это далеко не соответствует истине, что с каждой неделей положение ухудшается, а не улучшается, что на деле все усилия прорвать блокаду лишь сделали положение города еще более тяжким.

Первая серьезная попытка сломать кольцо немецкой блокады, предпринятая Жуковым, была отчаянным риском. Жуков перебросил две дивизии и бригаду морской пехоты через Неву на участок под названием Невская Дубровка, северо-западнее Мги. Но войскам удалось лишь захватить пятачок на южном берегу реки, и не более того. Жуков предпринял еще несколько продолжительных попыток, включая высадку морского десанта у Петергофского дворца. Но все безуспешно, в Петергофе морские пехотинцы почти полностью были уничтожены.

И Москва, и Ленинград знали: необходимо что-то предпринять. 12 октября Сталин послал телеграмму, приказав Ленинграду начать контрнаступление, 15 октября прибыл генерал Н.Н. Воронов, чтобы обеспечивать выполнение приказа.

Воронов лишь около двух недель не был в родном городе, но этого срока хватило, чтобы вступить в опасный конфликт с начальником сталинского НКВД Лаврентием Берией. Спор возник, когда Сталин задал вопрос о предоставлении 50 тысяч винтовок войскам НКВД, а Воронов ответил, что не понимает, зачем это нужно. Берия, как и Сталин, по национальности грузин, стал давать объяснения на грузинском языке, но Сталин рассердился, прервал Берию и сократил до 10 тысяч количество винтовок. Берия винил Воронова и сказал ему: «Погоди, вытянем из тебя жилы». После такого обещания Воронов рад был вернуться в Ленинград. С собой он вез небольшой конверт – на тонкой папиросной бумаге был изложен приказ Ставки о прорыве Ленинградской блокады.

Когда Воронов прибыл с приказом Ставки, генерал Иван Федюнинский созвал заседание Ленинградского военного совета; решено было начать наступление почти немедленно, 20 октября. Одновременно перейдут в стремительную атаку 54-я и 55-я армии и невская оперативная группа, оперативное соединение на Неве. Верховное главнокомандование уточнило, что почти все мобильные силы на Ленинградском фронте будут участвовать в операции – 8 стрелковых дивизий, не менее 100 60-тонных танков КВ, крупнокалиберная артиллерия, все имеющиеся реактивные орудия «катюши» и вся, какую только удастся собрать, авиация, включая остатки авиации Балтийского флота.

В сущности, Федюнинский мог мобилизовать лишь 63 тысячи человек, 475 орудий и 97 танков (из них 59 КВ). Немцы, по его подсчетам, имели 54 тысячи человек и 450 орудий.

Ленинградское командование приказало всем политработникам, вероятно с целью воодушевить войска, принять все возможные меры «по пресечению пустых и вредных разговоров» о предстоящем прибытии с востока новых армий для освобождения города. «Город Ленина в состоянии сам себя освободить. У нас имеется все, что нужно: оружие и люди».

Это был смелый, но не слишком умный призыв.

С самого начала «освободительное» наступление обречено было на неудачу. Нацисты предприняли собственное наступление за четыре дня до запланированного наступления Красной армии. Генерал Рудольф Шмидт, командир 39-го моторизованного корпуса, при поддержке 1-го армейского корпуса нанес удар 4-й и 52-й советским армиям на решающем участке. Русские вскоре стали отступать в беспорядке. Несколько дней они вели отчаянные бои, чтобы не дать немцам создать второе, более тесное кольцо блокады вокруг города.

Советские армии, 4-я и 52-я, были расположены восточнее и немного южнее Ленинграда, охраняя железную дорогу, подходившую к Ленинграду с востока через тихвинский железнодорожный узел. Если бы генерал Шмидт захватил Тихвин, он бы лишил русских единственного пути, по которому они могли доставлять продовольствие, топливо и боеприпасы к Ладожскому озеру для дальнейшей отправки в Ленинград. Захват Тихвина решил бы судьбу Ленинграда. Единственной альтернативой явилась бы доставка грузов к портам Ладожского озера по диким лесным тропам на расстояние 350 километров. Даже исходя из русских норм, невозможно было в достаточной мере снабжать таким способом город, в котором еще оставалось примерно 3 млн человек, гражданских и военных.

Старое воинское правило подтверждалось в Ленинграде: если что-то началось плохо, дальше пойдет еще хуже.

Обещанное советское наступление так и не состоялось. Немцы нарушили стабильность положения советских войск, у которых для прорыва блокады просто не хватило сил.

Неизбежно возникали и другие проблемы. Генерал Федюнинский для ленинградского командования был человеком новым, он был моложе многих подчиненных ему командующих армиями. Он попросил генерала Василевского, начальника Генерального штаба в Москве, освободить его от занимаемой должности и при этом подчеркнул, что командующий 54-й армией генерал Хозин – генерал-лейтенант, а он сам лишь генерал-майор. Федюнинский служил под командованием Хозина и являлся командиром батальона, когда Хозин командовал дивизией.

Руководитель ленинградской партийной организации Жданов старался убедить генерала Воронова занять должность Федюнинского. Он хорошо знал его по совместной работе: ленинградец, человек с большим военным опытом, пользующийся авторитетом. Но сам Воронов медлил, проявлял осторожность, зная, с какими трудностями и опасностями ему придется столкнуться. Он подчеркивал, что является заместителем наркома обороны, начальником артиллерии Красной армии, специальным представителем Верховного главнокомандования в Ленинграде. Если он согласится стать ленинградским командующим, Москва может предположить, что он пытается уклониться от этих своих обязанностей. Довод неубедительный, но Жданов был вынужден предоставить Москве принимать решение. И Москва приняла наиболее простое решение. Федюнинскому поручили командование 54-й армией, а Хозина, который ею командовал, назначили на место Федюнинского.

В эти дни роль Воронова кажется по меньшей мере неясной.

«Еще никогда в истории, – пишет он в своих воспоминаниях, – Ленинград не был в таком опасном положении. Спасти его было делом чести нашего поколения».

Но стать ленинградским командующим он отказался и главные усилия направил не на спасение города от немцев, стремившихся задушить его, а на вывоз орудий, снаряжения и припасов из Ленинграда на другие фронты, особенно на Московский фронт.

15 октября в первой беседе с Вороновым после его прибытия Жданов высказал просьбу об увеличении техники и снаряжения. Воронов ответил, что в Ленинграде много военных запасов, что производство снарядов всех калибров следует в ноябре увеличить до миллиона, а в декабре еще больше. И заодно предложил организовать отправку из Ленинграда того, что требуется в других местах, а взамен обещал позаботиться о доставке пороха и прочего, что может понадобиться для производства снарядов.

Под влиянием Воронова в Ленинграде была установлена норма производства на декабрь – 1 722 000 снарядов и мин. (Ее, конечно, не выполнили. К середине декабря производство снарядов снизилось до нуля.) Воронов фактически вывез 452 орудия (среди них 76-мм полевые орудия, 120-мм минометы, 82-мм орудия) и 560 пулеметов 50-мм калибра. Он сообщил в штаб Верховного главнокомандования, что у него есть 5000 снарядных гильз для 76-мм бронебойных снарядов и он может отправлять