Но все это не уменьшило стремления немцев особым образом отметить ноябрьский праздник. Вечером 6 ноября, когда по радио передавали торжественную передачу из Москвы, зазвучали сирены воздушной тревоги.

Всеволод Вишневский и Анатолий Тарасенков пробирались через установленные на улицах заграждения к дому, где жила мать Ореста Цехновицера. Ученый, исследователь Достоевского, Орест Цехновицер погиб во время таллинской катастрофы. Его мать послала Вишневскому письмо, просила сообщить о судьбе сына. Ни Вишневский, ни Тарасенков никогда ее не встречали. Квартира типичная для ленинградской интеллигенции – с рядами книг, заставленная тяжелой мебелью, холодная, темная. У матери седые волосы, но она преисполнена энергии; присутствовала и сестра Цехновицера, старая, измученная, некрасивая. Они хотели знать все о той трагической истории. Потом мать рассказала Вишневскому, что квартиру Цехновицера захватил сержант милиции при содействии управдома, все ценные книги сына проданы. Заставить милицию выселить захватчиков женщинам не удалось.

Вишневский обстоятельно записал все детали – фамилию представителя милиции (из 35-го отделения), адрес квартиры, фамилию управдома – и обещал сделать все, что сумеет. Через месяц милиционера посадили в тюрьму на 7 лет, управдома – на 5 лет. Вишневский кратко записал в дневнике: «Вполне справедливо!»

Но ушли оба корреспондента в подавленном настроении. Тем временем все еще продолжался воздушный налет.

В Смольном высшее Ленинградское командование работало в основном в бомбоубежище, расположенном под главным зданием. Большинство командующих и партийных руководителей ночевало здесь в общежитии.

А теперь они слушали радиопередачу из Москвы – торжественное заседание, которое, как им было известно, проводилось на просторной станции метро на площади Маяковского, на глубине в 30 метров, в безопасности от немецких бомбардировщиков. Была очень плохая слышимость.

Генерал Воронов позвонил в Москву, поговорил с начальником артиллерийского управления генералом Н.Д. Яковлевым, только что вернувшимся с заседания на площади Маяковского.

«Большие новости», – кричал Яковлев. Слышимость была настолько плохая, что Воронов не мог понять, о чем идет речь. Попросил Яковлева продиктовать по буквам, и Яковлев сказал: «П-а-р-а-д». Наконец Воронов понял. Завтра состоится традиционный парад на Красной площади, независимо от войны, независимо от нацистского наступления на Москву, независимо от воздушных налетов.

Когда Воронов сообщил эту новость Жданову, тот не поверил.

«Они над вами подшутили», – сказал партийный руководитель Ленинграда. Затем он также позвонил в Москву, новость подтвердилась. Стало как-то легче переносить ленинградские несчастья. А несчастья происходили страшные. Не прекращались воздушные налеты нацистов. Так, в типографии, расположенной в одной из старых камер Петропавловской крепости, рабочие газеты «На страже Родины» слушали московскую радиопередачу. Тяжелая бомба пробила старинное здание, убив 13 из 14 рабочих, находившихся в цеху. А 14-й убежал обезумевший.

Иван Канашин с большой группой комсомольцев работал на товарной станции Финляндского вокзала, устраняя затор, происходивший от скопления грузов. На эту станцию прибывали продовольствие и боеприпасы с Ладожского озера, здесь также находился пункт сбора беженцев, которых эвакуировали из города на ладожских судах. В ту ночь толпа женщин, детей и стариков скопилась на станции в ожидании поезда, который вывезет их из Ленинграда, из железного кольца, где голод, холод, страх, опасность.

Но вечер начался плохо, бомба разбила железнодорожный мост у Кушелевки, прекратилось полностью движение поездов, пока чинили повреждения, пробка увеличивалась.

Чуть позже завыли сирены воздушной тревоги. Вокруг станции было большое скопление артиллерийских орудий, раздался их лай. Слепящий свет возник в небе – это немцы сбросили на парашютах огромные сигнальные ракеты, во всем районе стало светлей, чем днем. В ужасе прижимались друг к другу женщины и дети, стали падать бомбы.

Это были не обычные фугасы, эти бомбы оказались тяжелее тех, которые немцы до этого сбрасывали на город.

Морские магнитные мины, весившие тонну или более, диаметром в 2,7–3 метра, прикрепленные к парашютам! Из них многие были замедленного действия, у бойцов ПВО не было опыта по их обезвреживанию. Бойцы не знали, что мины эти можно взорвать, если к ним подступать с гаечными ключами, с металлическими молотками.

Тяжелые бомбы обрушились на железнодорожную станцию, опрокидывая с рельсов нагруженные поезда, круша вагоны, которые уже заполнили женщины и дети. Затем немцы стали бросать зажигательные бомбы в дымящееся месиво. Канашин был в вагоне, который находился рядом с огромным, паровым котлом: котел взорвался, сбил вагон, лишь благодаря прочной стальной конструкции вагона Канашин и работавшие с ним товарищи уцелели. Всю ночь продолжался налет. Утром станция была завалена трупами женщин и детей. Повсюду гигантские воронки. Вагоны превратились в перекрученные груды металла. На станции было два эшелона с ранеными, теперь остались бесформенные обломки с грудой трупов.

Вдруг Канашин услыхал шум голосов и увидел, что приближается толпа женщин. Они вели молодого нацистского летчика, сбитого ночью. Подведя его к горе трупов, лежавших на том месте, где был уничтожен поезд с тяжелоранеными, они кричали: «Убийца, ты видишь, что ты сделал. Ты видишь?»

На следующий день Лукницкий возвращался в Ленинград с Карельского фронта. Было раннее утро, еще темно. Всю ночь он ехал в холодном переполненном вагоне, люди всю дорогу молчали. К Финляндскому вокзалу подъехать не удалось, остановились в 150–250 метрах. Станция превратилась в развалины, платформы были разбиты. Пассажиры пробрались через узкий служебный вход. Усталый, замерзший, с тяжелым мешком за плечами, Лукницкий тащился по мрачным пустынным улицам. Надо было идти пешком от Кировского моста до самого дома, трамвай № 30 не ходил, поскольку на улице Вольфа еще лежала бомба замедленного действия.

Ночью 6 ноября подводная лодка Л-3 прошла без лоцмана, бакенов или огней маяка из Кронштадта в Ленинград через Морской канал и вверх по Неве. Она должна была занять позицию у набережной Лейтенанта Шмидта, но не могла пройти через лед около Горного института и бросила там якорь. Несколько моряков-подводников сошли на берег, в снежную метель, чтобы повидать семьи, находившиеся в Ленинграде. Над головой немецкие самолеты, в городе бушевали пожары. На борту лодки температура была 12° выше нуля. Официант постелил белую скатерть на столе в кают-компании, подал горячее какао. Врач отыскал в своих запасах вино, и подводники довольно весело отметили праздник. Но так его отмечали немногие.

Сергей Езерский, корреспондент «Ленинградской правды», записал свои впечатления об этой ночи:

«Полночь. Город тих и пустынен. Замерли широкие улицы, площади. Ни огонька. Сплошная тьма. Холодный ветер взбивает небольшие снежные вихри. Грохот артиллерийских орудий. Вспышки залпов отражаются в низко нависших облаках. Близкий взрыв. Немцы ведут обстрел города. На перекрестках и мостах – патрули. Они вопрошают сурово: «Стой! Кто идет?»

Не было празднования 7 ноября. И демонстраций